Юрий Голышак
Обозреватель

Александр Кружков
Обозреватель


Борис МАЙОРОВ.
Фото Юрий ГОЛЫШАК, «СЭ»


60-е годы. Москва. Спартак - Динамо. В игре капитан красно-белых Борис МАЙОРОВ (в центре).
Фото Олег НЕЕЛОВ

РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ

11 февраля легендарному капитану "Спартака" и сборной СССР, двукратному олимпийскому чемпиону исполняется 80 лет.

Его телефон рингтоном напоминает старую программу "Время". Внезапный привет из 80-х.

– Телефон звонит – значит, живем! – радуется Майоров.

А пять минут спустя отвечает кому-то:

– Нет. Не полечу.

Смотрит на нас поверх очков, будто советуясь:

– В Тюмень на три дня зовут. Не полечу, да?

– Не надо, – соглашаемся мы, не вникая. Кто ж будет спорить с Борисом Майоровым. Кто устоит под волной обаяния.

– Это пьянка… – подмигивает нам и решает окончательно. – Не поеду!

60-е годы. Москва. "Спартак" - "Динамо". В игре капитан красно-белых Борис МАЙОРОВ (в центре). Фото Олег НЕЕЛОВ

ЮБИЛЕЙ

– Юбилей подступает, Борис Александрович.

– Ну! Неотвратимо! Честно вам скажу – вот исполнялось мне 60, 70, 75… Я и внимания не обращал. А 80 – страшновато. Рубеж какой-то. Пройдешь его, и неизвестно, что за поворотом.

– Болячек станет больше?

– Их и так хватает. То одно вылезает, то другое. Хоть многие говорят: "Замечательно выглядишь".

– Мы присоединяемся к этому хору. Внешне вы от 80 далеки.

– Каждому-то не расскажешь, что у меня диабет, давление, стенты стоят, семь лет с кардиостимулятором…

– Расскажите только нам.

– Мерцательная аритмия у меня давно, периодически вызывали "Скорую". Приезжали, сердечный ритм восстанавливали. А один раз – не смогли. Хорошо, дочь – хирург, доктор наук, к себе в Пироговку пристроила. В свой день рождения там очнулся. Сразу заявил: "Еду домой!" – "Вы что? Побудьте хотя бы пару дней!" – "Нет!" Подписал бумагу, что по собственной воле уезжаю.

– А кардиостимулятор?

– Это позже – на даче сердце остановилось. Секунд на тридцать отключился. Открываю глаза – лежу на полу. Хотя помню, что был на диване. Надо мной дочь, врачи из "неотложки", массаж сердца. Снова в Пироговку отвезли. Там в левом ушке сердца обнаружили тромб, его убирали. Начали консультироваться в Бакулевском институте. Доктор взглянул: "Что вы человек мучаете? Поставьте кардиостимулятор!" Затем новая напасть.

– Какая?

– Диабет. Это штука страшная. Каждый вечер таблетки, укол. 20 единиц инсулина.

– Сладкое нельзя.

– Сладкое-то – черт с ним. Пиво жалко!

– Тоже под запретом?

– Конечно. А пиво я люблю.

– Отмечать юбилей будете пышно?

– Да я вообще не хотел праздновать!

– Заставили?

– ФХР и "Спартак" проявили активность. Сами решили что-то организовать. Не могу же сказать: "Нет, ребята, не желаю"! Вот они что-то готовят. В Парке легенд будет хоккейный матч. К сожалению, на воздухе.

– Почему "к сожалению"?

– Так холодно же! Зима! Потом банкет. Что еще устраивают, кого зовут – я не представляю.

– Отстранились?

– Да. Приехать – приеду. Меня приглашают на собственный день рождения, хе-хе.

– Когда вы последний раз в хоккей играли?

– Восемнадцать лет назад. Я был президентом "Спартака". Володя Шадрин, мой заместитель, все уговаривал покататься с ветеранами. Ну я и пришел. После долгого-долгого перерыва нацепил коньки.

– Ощущения?

– Огромное разочарование! Башка-то работает. Но мысль с действиями не совпадает. Тело не пускает, движения не те. Никуда не успеваю, обработать не могу. Все это прискорбно. Я вообще за ветеранов не играл. Когда только закончил, выходил в чемпионате Москвы.

– За кого?

– За мужскую команду "Спартака". Вместе с Женькой, моим братом, Юрой Борисовым, Валерой Фоменковым, Димой Китаевым. Было нам по 34 года. Когда с мужской командой ЦСКА встречались, на трибунах по три тысячи зрителей собиралось! Против нас Тарасов выпускал Лебедева, Анисина и Бодунова. Совсем молодых. А на воротах – Третьяк. Ему же Тарасов говорил: "Ты должен везде играть!" Отправлял и в мужскую команду, и в молодежную, и за мастеров. Однажды от нас десять шайб пропустил!

– С каким же счетом вы победили?

– 10:3, что ли. Я три забросил, Фоменков – пять! Время от времени говорю Владику: "Помнишь, как мы с Валеркой тебе за матч восемь забили?" – "Не-е, не помню…" А потом чемпионат Москвы куда-то канул – я и перестал клюшку в руки брать.

Хотя однажды вытянул меня Бобров на "халтуру". Поехали по маршруту Глазов – Ижевск. Всеволод Михайлович с нами был – в качестве игрока. Истерзал Фоменкова с Борисовым: "Почему пас не отдаете?!" На всех шипел.

– В футбол с ним не играли?

– Как же не играл? Едем в Алушту на сборы, Бобров говорит: "Всем взять с собой футбольную форму". Так он в Евпатории халтуру нашел! У Боброва по всему Союзу друзья, помогли организовать. Сам вышел центральным нападающим: "На меня играйте! Только на меня!"

– Щедро оплачивалась такая "халтура"?

– 10-15 рублей на человека. А вот в Ижевске могли дать уже по 200. Это сейчас наши ветераны во главе с Александром Сергеевичем (Якушевым. – Прим. "СЭ") играют за другие деньги. У них ставка – 500 долларов.

– За матч?

– Да. Каждому!

– Сколько ж таких матчей?

– Не знаю. Я хоть и числюсь в клубе "Легенды хоккея", в эти дела не лезу. Тренер там есть – Александр Сергеевич. Что мне, игроком быть?

– Нет, конечно.

– О чем и речь. Они 70-летних-то не берут. Вон Сашка Мартынюк еще в порядке, двигается. Живчик такой. Но его отцепили. Человеку 72 года.

– С ветеранами общаетесь?

– А как же! Я в "Спартаке" председатель совета ветеранов, у нас своя ложа на арене "ВТБ". Заходите в гости – номер 334.

– Непременно зайдем.

– Мы смотрим хоккей, стол накрыт. "Спартак" все оплачивает. Посторонних не пускаем, ложа на двенадцать человек. Но вас пустим. Фоменков регулярно ходит, Мартынюк, Мигунько, Саша Кузнецов. Криволапов заглядывает, Кучеренко, Рычков, Ткачук… Кузьмин больной совсем, еле двигается, у него и костыль, и палочка. На машине привозили. А Борисов лежит уже третий год.

– Даже не встает?

– Нет. Шадрин хворает. Зимин – тоже, но иногда приезжает. Приглашаем Юру Морозова, воскресенского…

– А говорите, чужих не пускаете.

– Юрка всю жизнь симпатизировал "Спартаку". А брат мой работал у него вторым тренером в молодежной сборной.

Александр МЕДВЕДЕВ, Борис МАЙОРОВ, Борис МИХАЙЛОВ (слева направо). Фото Александр ФЕДОРОВ, "СЭ"

ТЕЛЕВИДЕНИЕ

– В Пхенчхан собираетесь?

– Ни в коем случае.

– Почему?

– Сплошные неудобства. Пока моложе, к этому относишься проще: "Да черт с ним, потерплю". А когда тебе 80, надо постоянно глотать таблетки и колоться, – лучше воздержаться от путешествий. В 1998-м побывал в Нагано, хватит.

– Что такое?

– Была у нас спецгруппа, десять человек. Утром привозят к месту соревнований, выбрасывают: "Автобус назад в 10 вечера". Ты целый день на ногах! Есть еще одно обстоятельство.

– Какое?

– В Нагано жили в 80 километрах от города, в двух коттеджах. Есть микроавтобус. Японские права только у Сереги Самойлова, бывшего генерального секретаря ФХР. С утра: "Что, пойдем, перекусим?" – "Пошли". Бум – накрыто. Выпивка. Что-то посмотрели: "Пора обедать!" Все повторяется. Вечерний матч заканчивается, возвращаемся домой. По пути тормозим у магазина, отовариваемся. Доезжаем – сразу скатерть-самобранка на кухне. Часов до двух ночи. А утром встаешь – и по новой.

– Вся Олимпиада – под градусом?

– Абсолютно! Как раз 11 февраля загрузились в Шереметьево, 60-летие в самолете отмечали. Я мечтал побывать в Японии, а прилетел полумертвым. Садимся в автобус, я поближе к водителю. Чтоб рассмотреть Японию-то. Вдруг из хвоста голоса: "Борис Саныч, подойди!" Все накрыто! До сих пор вспоминают фразу, которую тогда произнес: "Японию, наверное, я не увижу…"

– На телевидении вы уже не работаете?

– Давно. Года четыре назад при подписании контракта между КХЛ и "НТВ-Плюс" лига поставила условие: матчи не должны комментировать Майоров и Пирожков.

– Бог с ним, с Пирожковым. Вас-то почему забраковали?

– Могу предполагать – потому что в своих репортажах позволял себе критиковать, мягко говоря, действия Континентальной хоккейной лиги. Была и финальная фраза. Мне просто надоело!

– Что за фраза?

– Работаем на матче в Питере. Показывают ложу, все в шарфах СКА. Включая Александра Медведева, президента лиги! Вы можете представить, чтоб Гэри Бэттмен пришел в "Белл Центр" – и сидел в экипировке "Монреаля"? Ну, ладно, ты болеешь… Я тоже был начальником Управления хоккея Госкомспорта СССР и болел за "Спартак". Но не афишировал! В фуражке красно-белой не ходил!

– Всё сказали?

– Произнес: "Разве так можно?!" Про Бэттмена говорить не стал. Но выводы все равно последовали.

– С Медведевым общались?

– Встречались на заседаниях исполкома ФХР. В споры с ним не вступал. Что мне с ним спорить? У него прямой телефон сами знаете кого. Помню, создавалась Континентальная хоккейная лига, последний исполком. Влетает помощник Медведева. Тот на пять минут выходит, возвращается: "Дорогие друзья, вам Владимир Владимирович привет передает…" Ха! А потом все поменялось. Вот жизнь какая! Раз – и человек вне хоккея.

– Вы тоже остались без КХЛ. Но комментировать продолжали?

– Игры сборной России, НХЛ, футбол. Два года назад и это закончилось – с созданием "Матч ТВ". С возрастными комментаторами контракт не продлили. Иногда зовут выступить экспертом. Как правило, отказываюсь.

– Почему?

– По одной причине – о хоккее хочу говорить серьезно. Мне же предлагают десять минут, из которых шесть будет тараторить ведущий. У них же привычка – перебивать, себя выпячивать! Правда, на прошлой неделе согласился – позвали рассказать об Олимпиаде-1968. Нас-то, очевидцев, мало осталось. Но Виталька Давыдов никак не оклемается после инсульта. У Старшинова болезнь Альцгеймера. Ничего не помнит.

– Вообще?

– Сейчас жена его контролирует. Если отпускает на хоккей – присылаем за ним машину к подъезду. Сам не доберется.

– Зимин тоже болеет.

– Да и особенно положиться на него нельзя. Случалось, уже обо всем договорились, человек к нему едет. Внезапно Женька перезванивает: "А я не могу, заболел". Всё!

– Прямо как Броневой в "Покровских воротах".

– Вот-вот. Мы в августе праздновали 70-летие Зимина. С утра сидели и ждали, пока он соберется в кафе…

– Какая у вас пенсия?

– 28 тысяч. Еще 32 доплачивают как олимпийскому чемпиону. Плюс "Спартак" помогает. Мне хватает!

– Что должно произойти, чтоб вы вернулись на телевидение?

– Ничего. Уже не вернусь, перевернутая страница. Нет той памяти, что у молодых. Смотрю на них – они же помнят всё! Когда-то я был таким же. Рос в Сокольниках, на Большой Оленьей. У трамвайной остановки вывешивали "Московскую правду". А чуть подальше стадион "Ширяево поле". Там всегда висела спортивная газета. Я читал и ту, и другую. Ребята, к сорока годам все это помнил!

– Всё-всё?

– Мог перечислить всех олимпийских чемпионов 1952 года, 1956-го. Любой вид спорта – от гребли до бокса. А сейчас у меня памяти нет. Часто переспрашиваю: "А когда это было?" Еще номера надо запомнить. Прежде-то проще, от первого до двадцатого. А сегодня кто 64-й, кто – 82-й. Голова кругом.

– Нам Анна Дмитриева когда-то говорила: "От телевидения нельзя устать".

– Еще как можно! Хотя к микрофону садился с удовольствием. Что в футболе, что в хоккее. Ведь все это мне до боли знакомо! А сейчас комментаторы – счетоводы: "Это его девятая шайба в сезоне", "Тот не забивал четырнадцать матчей"…

– Здесь вы в точку.

– Даже самые одаренные к этому скатываются. А главное, не рассказывают, что происходит на льду. Я же напирал на другое. Какая тактика? За счет чего преимущество?

– Какой матч вам стоил особенных нервов у микрофона?

– "Реал" принимает "Сосьедад", сижу в Останкино. Минут за семь до конца – свисток, судья подзывает капитанов. Все уходят с поля. Камера показывает трибуны – люди тянутся к выходу. Почему? Никто же мне не докладывает! Сижу, толкую о чем-то. Команды и не думают возвращаться. Позже выяснилось – поступило сообщение, что на стадионе бомба.

– Вы-то как вывернулись?

– А никак. Сказал: "Я не знаю, в чем дело". Все оборвалось при счете 1:1. Самое интересное, федерация постановила – доиграть эти семь минут. В переигровке "Реал" умудрился забить!

Был еще случай – должны играть "Барселона" с "Бетисом". Жуткий ливень, стеной! Арбитр в центре поля мяч подкинул – от земли не отскакивает. Сплошная вода! Ушел. А я все говорю что-то, говорю. Проходит время – снова судья появляется, рядом еще два гражданина. Опять бросил – не отскакивает! Ушли уже насовсем…

– Многие говорят, телевидение по обстановке внутри – страшный гадюшник. Атмосфера токсичная.

– В общественной жизни редакции я практически не принимал участия. В пятницу пришел, изучил расписание: ага, комментирую тогда-то. Отработал и уехал. Единственный момент, когда соприкасался с редакционными интригами, – это назначение на матчи. Все же бегают к человеку, который составляет расписание: "Поставь меня туда-то, на такой-то матч!" А я никогда не ходил. Но однажды допекло.

– Что стряслось?

– 2002 год, чемпионат мира по футболу. Комментировали из Москвы, под картинку. Иду к расписанию: "Майоров. Турция – Аргентина". Отработал. Второй раз подхожу – опять Турция с кем-то! Хм. Ладно. Третий – снова Турция! Вот тут-то я вспылил: "Что меня на Турцию-то все время?" – "Борис Саныч, знаете, этот приходит, просит, тот…" – "Что ж мной дыры закрывают? Сам не понимаешь?"

– На какой матч назначили?

– Потом звонит: "Бразилия вас устроит?" Устроит, отвечаю. Только я в этот день комментировать не могу.

1991 год. Евгений МАЙОРОВ, Олег РОМАНЦЕВ и Павел САДЫРИН (слева направо). Фото Александр ФЕДОРОВ, "СЭ"

БРАТ

– Что здорово умел на телевидении ваш брат – а вы этому так и не научились?

– Трудно сказать… В каждом времени свои критерии. Вот разговариваем с корреспондентом по поводу Олимпиады 1968-го. Этот молодой человек заявляет: "Да, команда у вас была возрастная. Многие сомневались, что выиграете". Я прервал: "Уважаемый! В Советском Союзе такого подхода у журналистов не было – накануне Олимпиады хаять свою сборную. Даже в голову никому не пришло бы".

– Сборная действительно была возрастной?

– Да чушь! Мы повезли молодых Блинова и Зимина. Новую тройку Мишаков – Ионов – Моисеев. Лишь одному хоккеисту в той команде было больше 30 лет, Веньке Александрову. Он на год старше меня, мне-то 30 исполнилось как раз в Гренобле.

– Так в чем разница с комментатором Евгением Майоровым?

– Я вообще никогда ни с кого не брал пример. Ни с Боброва, ни с Пучкова, ни с Сологубова. Пацаном приходил на Ширяево поле, там люди из команд мастеров приезжали играть в чемпионате Москвы. Зрители на деревьях висели. Бобров в этих матчах не сыграл ни разу, зато Бабич появлялся постоянно. Сеглин, вратарь Петров по прозвищу Балда, Локтев, Татушин, Нетто… Ух, загляденье! Но даже тогда никого не копировал. Мне своего "я" хватало. Что буду повторять за кем-то? Поэтому с братом мы совсем разные комментаторы.

– Главное различие?

– Я – эмоциональнее. Резче в высказываниях.

– Может, вопрос времени?

– Не исключено. В Советском Союзе строгости были – будь здоров. Разве позволил бы кто-то говорить про Александра Ивановича? В мыслях не мелькнуло бы! Каждое слово взвешивалось.

– Брат после кончины снился?

– Ни разу.

– Уходил он тяжело. Год мучений?

– Лет пять. Перепробовал всё! Был на консультации в Израиле, где сказали: "Извините, помочь не можем". В Америке больше: "Будете умирать постепенно…" Уж не говорю о том, что здесь обошел всех врачей. По сей день против этой болезни ничего не придумано. Где-то у меня записан диагноз…

– У нас тоже записан – "боковой амиотрофический склероз".

– Да-да. Вот пять лет это тянулось. В Иерусалиме брат записку оставлял в Стене плача.

– Даже покрестился.

– Он покрестился перед смертью. Но, кажется, не в Иерусалиме, а в Москве.

– Вы не присутствовали?

– Нет. Основная часть его болезни прошла, когда я тренировал в Финляндии. Естественно, прилетал, навещал его.

– Через врачей-шарлатанов он прошел?

– Да конечно! Первый из них – и самый знаменитый – Дикуль.

– Серьезно?

– Да! Порекомендовал какой-то особенный массаж. Пару раз Женьке сделали – температура поднялась. Он-то человек закаленный, знает, что такое спортивный массаж, когда проминают мышцы в глубину. А этот был еще мощнее. Вот вам Дикуль. Вообще не соображал, что за диагноз у человека.

– Когда поняли – с братом что-то не так?

– Сам мне сказал! Прекрасно помню этот разговор. Женя удивлялся: "Не знаю, что происходит. Перетаскивал бревно – что-то хрустнуло…" Году в 1989-м начал строить дачу. Может, из-за этого бревна? Он высох совсем, кожа да кости.

– Весил перед смертью 50 килограммов.

– Это уже 1997-й. Чемпионат мира в Финляндии. Я был генеральным менеджером сборной России, а Евгений приехал комментировать. Причем его уговаривали, он не хотел. Тогда выставил условие – летит с женой. В одиночку было бы тяжело. Редакция пошла навстречу.

– С палочкой ходил?

– Да. С Аркашей Ратнером заглянул к нему в гостиницу, говорю: "Спустимся в ресторан, поужинаем?" Брат отказался: "Нет, лучше сюда закажем…" – "Жень, ну что ты? Номер маленький". Потом до меня дошло – ему уже трудно было сидеть на стуле! Там одни кости остались – много ли на костях просидишь?

– Последний его репортаж?

– Октябрь, месяца за полтора до смерти. Все уговаривал меня: "Давай вместе матч прокомментируем!" Ну давай как-нибудь, отвечаю. А тут встретились в Сокольниках. Я поднялся в кабину, он сидит, курит какую-то дамскую сигарету. Дымил до последнего дня, просто перешел на совсем слабый табак. Примял ее в пепельнице и сказал: "Больше я не работаю. Сил нет, все". А 10 декабря звонит его дочь: "Папа умер".

– У близнецов многое повторяется. Был страх получить то же самое?

– Нет. Года через три после смерти брата столкнулся я в "Ашане" с бывшим игроком дубля "Спартака". Были такие Морозовы, близнецы. Говорит: "Моего-то брата тоже нет…" – "Как?!" – "А знаешь, оба близнеца долго не живут. Один обязательно уходит раньше положенного".

– Много легенд ходит что про Евгения Майорова, что про вас. Вот одна – будто жены ваши не поладили. Это сказалось и на ваших отношениях.

– Жены наши сейчас не общаются. Да и раньше очень слабо общались. Я считаю, это жизненная ситуация. Нормальная.

– На ваши с братом отношения не влияло?

– Никак. Абсолютно.

БОЛЬШЕВИКИ

– Дачи у вас были неподалеку. Насколько вы влюбились в эти места, возле спартаковской Тарасовки, настолько Евгений их терпеть не мог, съехал куда-то.

– Рассказываю. Евгений одно время жил в Мамонтовке, снимал домик. Но это был участок Мосдачтреста. А я лет двенадцать снимал дом в Челюскинской. Потом с супругой решили – лучше бы, если б был свой. Куда сунуться? Привыкли к этим местам. Рядом дачный кооператив "Старый большевик". В самом деле, жили одни старые большевики!

– Спорное соседство.

– Поселок 1934 года застройки. Как рассказывали, большевики пришли к Сталину: "Иосиф, а где мы будем отдыхать по воскресеньям?" Выделили им кусок земли. Каждому – полдома и участок в 20 соток.

– Решили в этот поселок проникнуть?

– Ну да. Познакомился с председателем. Оказался хороший мужик. Запихнули меня в моссоветовскую очередь на приобретение дачи. Если освобождается – покупаешь. Только в этой очереди можно было лет сто простоять. Хотя включали в нее исключительно орденоносцев!

– Для вас-то не проблема. Орден Ленина?

– Нет, его не получил. В неблагоприятное время я попал.

– Это как?

– В 1964-м и 1968-м вручали другие награды. А орден Ленина за победу на Олимпиаде Хрущев отменил. Возобновил традицию уже Брежнев. Вот поэтому, например, у Бори Михайлова, как капитана сборной и двукратного олимпийского чемпиона есть орден Ленина, а я пролетел…

В общем, жду – вдруг какой-то дом освободится? Наконец появился, показали мне участок, все устраивает. Здесь-то и начался цирк. Общее собрание – принимать ли меня в кооператив? 1980 год, еще сильны большевистские настроения. Нашелся какой-то хмырь, вылез на сцену: "Пусть нам товарищ Майоров скажет, сколько он в очереди стоял? Был ли в ней вообще?" Говорю с места: "Давно я стоял! Лет шесть!"

– Соврали?

– Соврал. Председатель кивнул: было-было! Вроде собрание потише стало – тут кто-то снова голос подает: "Не хватало нам физкультурников…"

– Какие милые люди.

– Я еще застал в этом кооперативе сына Куйбышева, сына Орджоникидзе, брата Свердлова. Он лекции читал в поселковом клубе о международном положении. Жили в этих местах писатель Чивилихин, дрессировщица Ирина Бугримова, Наталья Бессмертнова с Григоровичем, Абель!

– Господи. Тот самый разведчик?

– Да. Кооператив солидный. И вдруг – физкультурник, шайбу гонял. Соседом у меня был гражданин, который семнадцать лет отсидел в лагерях. Правда, царских.

– Тоже старый большевик?

– Разумеется.

– Кашлял, наверное, сутки напролет.

– Не кашлял, ему некогда было. Писал на меня кляузы – просил запретить Майорову строиться летом. Можно только с ноября по апрель. Летом каторжанин отдыхал. С соседей подписи собрал – все, мерзавцы, подмахнули. А сегодня: "Борис Саныч, как дела?"

– Соседу было лет сто?

– Около. Недолго протянул. Я из Финляндии вернулся, заработал чуть-чуть – а эта половина дома продавалась. Купил. Чтоб какие-нибудь цыгане не въехали. Теперь у меня 40 соток. Я помещик! Хе-хе!

ДВОЙНЯШКИ

– Юношеские драки между близнецами – в порядке вещей. Но вы-то в 1961-м на чемпионате мира прямо на скамейке сборной друг другу оплеух надавали.

– Женька был очень ревнивым к успехам брата. Ему казалось, что его как-то принижают. Но он всегда был вторым! Всегда! С момента рождения.

– Разница у вас в 20 минут?

– То ли 20, то ли 25. Я появился раньше и был крепче. Брата выхаживали. Вплоть до того, что грелки подкладывали.

– Он родился двухкилограммовым.

– Не знаю. Вы это где-то вычитали?

– Не придумали же.

– Новость для меня. Может, Женька в каком-то интервью обмолвился. Я на эту тему с матерью не разговаривал… Он всегда был вроде как за мной. Я в школе очень хорошо учился, серебряную медаль получил. Всего одна "четверка" в аттестате.

– По какому предмету?

– Геометрия. Математик – мерзавец, по алгебре вывел "пять", а по геометрии – "четыре". Золотые медалисты в институт проходили по собеседованию, а серебряным приходилось сдавать один экзамен. Я математику сдавал устно. И поступил в МАТИ!

– У брата путь в науке был извилистее?

– У него в аттестате "троек" нет, но полно "четверок". В институт с первого захода не прошел. На следующий год тоже. Потом уж приперло, за ним СКА-МВО с патрулем ходил. Вот тогда поступил, от армии освободился.

– За него экзамены сдали бы. Близнецы все-таки.

– Да никакие мы не близнецы! Даже не похожи!

– Что вы. Одно лицо.

– Вам кажется! Это Березуцкие близнецы, Комбаровы. А мы с Женей – двойняшки. Он в отцовскую породу, я – в мамину. Вот на детских фотографиях сложно разобрать, кто где. Потом уже никто не путал. И дело не в моем сломанном носе.

Я первым заиграл в хоккей с мячом, четыре года там провел. В 1952-м сразу попал в юношескую команду "Спартака". А Женьке места не было. Попросился вратарем!

– Это ход.

– Два года отыграл в раме. Я сотрудничал с одной газетой, так они меня на новогоднем корпоративе попросили сочинить вопрос для викторины. Я придумал: "Кто из олимпийских чемпионов 1964-го начинал карьеру в воротах?" Не отгадали!

Так вот, я первым попал в команду мастеров. Женька – за мной. Я вообще за молодежку в шайбу не играл. Он же увяз там на сезон. Я институт закончил на три года раньше, чем он и Старшинов. Они, мерзавцы, неблагодарные – в МАТИ-то я их устраивал.

– Все-таки помогли?

– Когда Женька поступал, у меня там уже связи были, я за институт играл в футбол и хоккей. Спортклубом заведовал известный футбольный судья Владимир Подгорнов. При его содействии и Старшинов, и брат поступили. Я к чему рассказываю? Брат всегда шел вторым!

– Било по самолюбию?

– Я думаю – да! А в матчах вечно предъявлял претензии мне и Старшинову: "Вы со мной не играете, делаете это нарочно".

– Совсем уж был не прав?

– Просто Старшинов, наш центрфорвард, не очень был гибок на технику. Он праворукий, ему отдавать направо неудобно. А на меня сыграть – милое дело! Женька же считал, что делается это чуть ли не специально. В 1966-м были на сборе в Польше, Боброву заявил: "Больше с ними играть не стану!"

– Силен.

– У него характер был такой… Довольно твердый. Бобров поразился: "Ну и куда тебя поставить?" – "Да с кем угодно!" Нас спросил, мы отвечаем: "Не хочет – пусть не играет". Ха! Знаете, что было дальше?

– Что же?

– Прошла неделя, если не меньше – Женька передумал: "Ладно, верните обратно". Вот и на скамейке в 1961-м возникло что-то вроде этого. Играли с ГДР. Что такое – ГДР в те годы? Легкий соперник! Каждому хочется забить. Наверное, я забил, Старшинов тоже. Женька – нет. Начал нам предъявлять – в результате сцепились на лавке.

– Кто первый начал?

– Я не помню, ребята! 1961 год! Чернышев обоих отправил в раздевалку. Почти дошли, говорю: "Ладно, пойдем, извинимся" – "Я не пойду!" Женька еще упрямый. Но в конце концов пошел. Не в два же звена играть.

– Чернышев после матча всыпал?

– Ни слова не сказал.

ПЛЕЧО

– Брата вашего убрали из сборной странно. В 1965-м вывихнул плечо перед матчем, играть не мог. Тарасов его заставлял – а он отказался. После обвинили в трусости и больше не вызывали.

– (После паузы.) Возможно, толчком послужил наш вояж в Колорадо-Спрингс. Участвовали в мемориале Брауна. Решающий матч с чехами, обязательно надо выигрывать, чтоб стать победителями турнира. Трое выбыли. У меня и Веньки Александрова – беда с коленями. Повезли в клинику на обследование. Вручили наколенники: "Играть можно, но осторожно. Дома сразу на процедуры". А у брата в очередной раз вылетело плечо. До этого уже случалось – на Олимпиаде-1964 дня три приходил в себя. Пару матчей в нашей тройке играл Стас Петухов.

– Что дальше?

– Тарасов нас спрашивает: "Играть можете?" – "Да!" А брат говорит: "Не могу. Болит". Травма хроническая – привычный вывих плеча. И все, больше не приглашали. Ни Тарасов, ни Чернышев никак не комментировали.

– Кажется, Анатолий Владимирович гнал его на лед – а Евгений чуть ли не матом послал.

– Не было такого. Все это происходило на собрании перед матчем, а не на лавке. Прошло много лет – я до сих пор понять не могу: ладно бы, списали человека в возрасте. А Евгению – 27!

– Прежде с Тарасовым ладил?

– Был у них инцидент. Как-то сидим на сборе, гостиница ЦСКА на Песчаной. Брат идет к Тарасову отпрашиваться: "У меня экзамен сегодня в институте…" – "Нет! Ты должен быть на тренировке!" – "Когда ж мне еще сдавать?" Не пустил! А Женька взял да уехал.

– Последствия?

– Никаких собраний, по-моему, не было. Просто вызвал на разговор, один на один. Была же знаменитая фраза Анатолия Владимировича: "Если учеба мешает хоккею – бросай учебу!" То, что мы играли и одновременно учились на дневном отделении в институте, было для тех лет немыслимым. Да в каком – техническом!

– Евгения убрали из сборной. На вас обиделся – что не вступились?

– О брате будете писать? Или обо мне?

– Сейчас перейдем к другим темам.

– Конечно, он переживал! Был у нас приятель – Валя Сапожников. Заведовал лабораторией в НИИ авиационной технологии. Принялся Женьку осаждать: "Да все рано или поздно заканчивается, давай ко мне, будешь инженерить…"

– Неужели послушал?

– Очевидно, посоветовался в семье – и в сезоне-1966/67 практически прекратил со "Спартаком" тренироваться. Изредка появлялся в составе, а работал в этом НИИ на Петровке. Год там провел и сообщил: "Не мое!" Золотую медаль за 1967-й получил. Значит, пятьдесят процентов матчей сыграл. Но в тот же год закончил и с наукой, и с хоккеем. Устроился тренером в спартаковскую школу.

– Но вскоре возглавил "Спартак". Заняли второе место – и его сняли.

– Не представляю, за что. Хотя в интервью с вами господин Ионов изрек: "Да в "Спартаке" все ясно было! Как Майоровы скажут – так и будет…"

– Какой вы внимательный читатель. Приятная новость.

– Отвечаю – ни мы с Женькой, ни Старшинов в дела тренерские не вмешивались. У меня со всеми тренерами были хорошие отношения. Он сказал – я сделал.

– Тот герой еще деталь припомнил – вместо Евгения Майорова в вашу тройку поставили его, Ионова. А вы ему специально все пасы в недодачу: "Я расплакался, пошел к Тарасову – уберите меня из этого звена…"

– Какая "недодача"?! Он вообще знает – что такое недодача? Это в футболе, а в хоккее невозможно. Вот та же история, что с братом. Тут не от меня же зависит – а от центрфорварда, он раздает, как ему удобно. Да и потом… Толя – славный парень. Деревенский такой, без "зигзагов". Но хоккеист-то – средненький.

– Не подходил вам?

– Совершенно! Мы играли в разный хоккей. Женька с головой, техничный. Что в футболе, что в хоккее. Все видел, довольно результативный для тех времен. А Толя – прямолинейный. Побегать, шайбу отобрать, побороться… Что такое тонкость – понятия не имел. Красиво сыграть, ошарашить соперника – ну куда здесь Ионову? Обычно я активно себя на лавке вел, но допек его Старшинов: "Ты не туда побежал, не то сделал…" – до такой степени, что Толя действительно заплакал на лавке во время чемпионата мира!

– Бедняга.

– В Тампере это было. Никто не ставил вопрос – "уберите Ионова". Если он говорит, что сам пошел к тренеру… Тоже странно. Наверное, они спросили бы нас: "Почему игнорируете человека?" А разговора не было.

– Еще один момент из того интервью – будто бы привели в "Спартак" юного, худенького Фирсова. Вы со Старшиновым на него взглянули и забраковали: "Не, нам таких не надо".

– Что за бред? Фирсов – воспитанник "Спартака" с малых лет. В команду мастеров его брал не Старшинов или Майоров, а Александр Игумнов. Рос Фирсов как игрок по часам, а не по дням. Всем было видно! Стал основным хоккеистом, третья тройка Ярославцев – Булатов – Фирсов в сезоне-1961/62. Я – в первой. Вдруг в ноябре Фирсов заявляет: "Из "Спартака" ухожу…"

– Что это он?

– "Нужна квартира!" Ему в "Спартаке" сказали: "Подожди два-три месяца, дадим". Он только-только женился. Ждать не стал, ушел в ЦСКА: "Мне там дадут".

– Дали?

– Ага – через полтора года! А в "Спартаке" чуть-чуть потерпеть не захотел. Мы остались без игрока основного состава, не знали, что делать. Новокрещеновпозвал Юру Глухова по прозвищу Война. Он уже работал в авиационном институте, на кафедре физкультуры и спорта. Сам воспитанник хоккея с мячом. Шайбу начал возить от безысходности, в институте русского хоккея не было. Вот кого взяли на место Фирсова! Парень стал чемпионом Советского Союза. Толя же с ЦСКА довольствовался бронзой. А то, что "тоненький" он был… Всю жизнь такой – как мой мизинец.

СТАРШИНОВ

– Многим в те годы казалось – вы со Старшиновым чуть ли не лучшие друзья. А у Евгения Рубина вычитали: "На самом деле братья всегда относились к Старшинову прохладно".

– Рубину верить нельзя!

– Он же за вас книжку писал.

– Так когда это было? К нашей книжке у меня вопросов нет. А уехал в Америку и вот эту чепуху издал – "Пан или пропал". Я открыл – ужаснулся. Что он несет?! Вы помните, что там про меня сказано?

– В общих чертах.

– Будто Боря, женившись, на цыпочках ходил перед Галей. Все было на нем, посуду мыл. Вспомнили?

– А еще на память жалуетесь, Борис Александрович.

– Я листаю, думаю: "Жень, у тебя голова есть?" Ну когда Боре было перед Галей "на цыпочках ходить?" До 1969-го играл, сразу стал тренером. Месяцами пропадал на сборах, дочь без меня росла. Галя тянула на себе всё… Так о чем мы говорили?

– О том, что "братья всегда относились к Старшинову прохладно".

– Да ерунда это!

– Но и близкими друзьями не были?

– Пока играли – казалось, очень близки. Праздники отмечали вместе. У Старшинова гостеприимная семья. Если собирались – как правило, у него в квартире. А дальше… Жизнь развела!

– Когда играть закончили?

– Ну да. У меня свои интересы, остался в спорте. Он на кафедре физвоспитания в МИФИ. Женька – на телевидении. Брат с ним ближе был, семьями дружили, я-то иногда от них отходил. Что нам, всю жизнь друг за друга держаться? Сейчас со Старшиновым прекрасные отношения. Часто встречаемся. Правда, из-за болезни разговаривать с ним трудно.

– Есть один нюанс. Карпов решил снять с вас звание капитана за инцидент с судьей под трибунами. Вся команда выступила против – а Старшинов промолчал. Он и стал капитаном.

– Как вам объяснить… Надо знать Вячеслава Иваныча! Чтоб или простить, или нет. Если у человека единичный срыв, потом все прошло – ну, ничего страшного. А если повторяется от раза к разу – то, вы меня извините, это не совсем приятно. Расскажу историю. Меня ведь Карпов отчислял из "Спартака"!

– Тогда?

– Приблизительно в те же сроки – но за другое. Я человек горячий, частенько эмоции не сдерживаю. Что-то игра не шла, месяц забросить не мог. На тренировке вспылил – из-за того, что не идет! А не потому, что плохое занятие или кто-то мне не угодил. А Игумнову, начальнику команды, не понравилось. Он и "подогрел" Карпова. Тот сам не рискнул бы.

– Как было обставлено?

– Приехали после тренировки на сбор, пообедали. Карпов вызывает: "Мы решили освободить тебя из команды. Все, отчислен".

– А вы?

– Даже не спросил, за что, почему. Собрал вещи – уехал. А после мне рассказали, что было. Прежде чем вызвать меня, пригласили Старшинова: "Майоров вон как себя ведет. Хотим освободить его из "Спартака", так будет лучше для команды. Твое мнение?"

– Что Вячеслав Иванович?

– А он: "Мне – все равно…"

– Какая прелесть.

– Вот в этом – весь Вячеслав Иваныч! Я его не то, что "прощаю", – принимаю таким, какой есть.

– Ему действительно было все равно?

– Да. Лишь бы его не трогали.

А теперь про случай с арбитром. Играем в Лужниках с "Динамо", судит Андрей Захаров. После второго периода команды идут под трибуны, Андрей стоит в углу. Я к нему подъезжаю…

– Были знакомы?

– Да мы вместе играли за футбольный "Спартак" в третьей мужской команде на первенство Москвы! Потом лет десять друг против друга в студенческом чемпионате, Захаров за Бауманский институт, я – за свой. А тут что-то он ошибся, я и говорю: "Андрей, … твою мать, что ж такое?" Голос у меня громкий.

– В этом смысле мало что изменилось.

– Динамовцы уходят с площадки. Кто-то из них прислушался: "А-а! Майоровматом ругается!" Захаров – трясун такой… Вместо того, чтоб сказать тому игроку: "Иди, иди, отдыхай", выписывает мне десять минут штрафа. За "недисциплинированное поведение". А тогда за десятиминутку вызывали на спортивно-техническую комиссию, грозили дисквалификацией. Набросились на меня: "Что в "Спартаке" творится? Снять с Майорова звание капитана, дать указание Карпову!" Если меня снимают – значит, надо кого-то назначить. А кого? Старшинова!

– Хотя команда – против.

– Все до единого! Только Вячеслав Иваныч молчит. Нет, чтоб выступить: "Ребята, в такой обстановке я не капитаном не буду". А он – промолчал. Но! Это все объясняемо…

– Какими мотивами?

– По нему вроде не скажешь, что стремится быть первым. А в нем это сидело – "вот Майоров с женой поехал в туристическую поездку летом. Мы тоже на следующий год поедем".

– За границу?

– Да. Год спустя летим с Галей уже вдвоем в Югославию, а не с тургруппой. Сразу же: "И мы поедем вдвоем". Все повторялось, абсолютно все! Слава – очень непростой человек. Как-то играем в Новокузнецке. После второго периода загнали им штук девять. Новокрещенов говорит: "Первое звено – отдыхайте. Без вас доиграем". Мы с Женькой и пошли. А Старшинов – не-е-т: "Я поиграю…"

– Зачем?

– Женька и я забили уже, а он нет! Ну, оставайся. Поиграй. "Боря поступил в аспирантуру? Славе тоже надо!" Не думаю, что он сам до всего этого додумывался. Наверное, Рая, жена, накручивала. Только чтоб не быть вторым. Вот почему Старшинов никогда и нигде не выступал с острыми высказываниями. Ни разу! "А мне – все равно…", "Смотрите, как вам лучше…" Поэтому к Славке у меня двойственное отношение.

– Можно понять.

– Но игрок-то был замечательный. Жадный, правда, до невозможности. Нам говорил: "То, что попало ко мне на пятак, даже не просите. Я всё туда…"

– Сам?

– Да. Постоянные диалоги: "Слава, что ж не отдал? Стою на дальней штанге!" – "Ты знаешь, я щелочку увидел у вратаря – думаю, брошу, попаду. Но промахнулся".

– Ай да Вячеслав Иванович.

– На все у него находились объяснение – "не видел", "не заметил"… Зато я бы при своем характере никогда бы не доиграл до сорока. Заканчивал – меня тошнило от хоккея. До сих пор спортивных костюмов не ношу! Особенно – старого покроя. У которых коленки вытягиваются. Видеть не могу, ё! Сразу вспоминаю, как мы по два раза в день – одеваемся-раздеваемся. А Старшинов другой! Спокойно до сорока гонял!

– А в сборной за что на год из капитанов убрали?

– "Воспитывали"! Говорю же – был горячим в игре. Меня удалили, когда на торпедовском стадионе играл в футбол за первую мужскую команду "Спартака". Так через некоторое время в газете заметка: "Безобразие, чемпиона мира выгоняют с поля…" Естественно, дошло до Спорткомитета и тренеров сборной. К ним обращались: "Должна быть воспитательная работа или нет?" Должна! Начали воспитывать Майорова. Сказали: "Мы такого, который удаляется с поля, в капитанах сборной держать не можем. Пускай будет Витя Кузькин".

2006 год. Игорь ШАБДУРАСУЛОВ и Борис МАЙОРОВ. Фото Александр ФЕДОРОВ, "СЭ"

СЕМИНАРИЯ

– Самое обидное предательство в вашей жизни?

– В конце 90-х я был президентом "Спартака", в орбиту к нам попал Игорь Шабдурасулов. Финансовая ситуация сложная, помогал вице-мэр Валерий Шанцев, дай Бог ему здоровья… Вы знаете, что сейчас он вернулся в "Динамо"?

– Впервые слышим.

– Стал членом совета директоров. Думаю, команда поднимется. А тогда возле "Спартак" появился Шабдурасулов.

– В качестве спонсора?

– Да, финансировал клуб на 50 процентов. Остальное давал город. Я одновременно комментировал матчи на телевидении, совмещалось это спокойно. Там работа вечерняя, в десять утра я уже в клубе. Если и отсутствовал на играх "Спартака", то крайне редко. Но Шабдурасулов пару раз заводил разговор о том, что мне с телевидения лучше уйти. Отвечал: "Нет!"

Не сказал бы, что отношения были натянутые. Но тесного взаимодействия и доверия не ощущалось. С каждым днем пропасть увеличивалась. Чувствовал: в голове у человека одно, на языке – другое. В какой-то момент мне все это надоело. Подошел: "Если не устраиваю вас, готов подать в отставку. За кресло не держусь".

– Реакция?

– Он сообщил, что переговорит с Шанцевым. Вскоре вопрос решился. Я написал заявление и сосредоточился на работе комментатора. Мне же вслед гнусную статейку тиснули. Дескать, Майоров на посту президента баклуши бил, все у него кругом мерзавцы… Я был в шоке. Расстались и расстались – грязью-то зачем поливать?

– Те, кто давно знаком с вами, в курсе: "мерзавец" – любимое словечко Майорова.

– Что правда, то правда. Бывает, смотрю хоккей, игрок классный финт исполнит – у меня вырывается: "Вот мерзавец-красавец!" А Шабдурасулов… Бог ему судья. Он поступил непорядочно. А может, и кто-то из его окружения. Дело не в заказухе. Апофеоз – история с базой на Оленьих прудах.

Построили ее в 1984-м на деньги ВЦСПС специально для хоккейного "Спартака". Место очень удобное, дорога до катка занимала пять минут. Однажды Шабдурасулов сказал мне, что хочет сделать на базе капитальный ремонт, попросил на время куда-нибудь переехать.

Арендовали пансионат на Клязьминском водохранилище. Он уверял, что управится за год-полтора. Потом узнаю – база продана еврейской общине! Я был жутко возмущен!

– Объяснений потребовали?

– Да, какие объяснения, если к тому времени уже покинул "Спартак"? Несколько лет назад новые владельцы клуба пытались выкупить базу, но никто им не отдал. Там теперь духовная семинария.

ШАДРИН

– Зимин о тренерских и человеческих качествах Карпова высказался жестко: "Дурак дураком. Из тех, кто "х…й" пишет через черточку. Если б вы побывали на его установках, послушали, насколько он недалекий, косноязычный, за голову бы схватились. Все интересы Карпова сводились к стакану водки".

– Зимин прав. Карпов дважды выиграл со "Спартаком" чемпионат и возомнил себя великим. Хотя его роль в этих победах переоценивать не стоит. В 1969-м получил фантастическое наследство от Боброва. В 1976-м состав подобрался не хуже. В такой ситуации что главное для тренера?

– Что же?

– Не мешать игрокам! С этой задачей Николай Иванович справлялся блестяще. Было у него еще замечательное качество – общий язык мог найти с кем угодно. На горло никому не наступал, гасил любые конфликты. Что касается выпивки, то на моей памяти это единственный тренер, который позволял себе появиться перед командой не вполне трезвым. Ни Чернышев, ни Тарасов такого не допускали.

– А Бобров?

– Ни-ког-да! Отдохнуть-то он умел. Я попадал с ним в мощные компании, где вино лилось рекой. Но на работе Всеволод Михайлович всегда был свеженький. Новокрещенов тоже любил поддать, но и его на тренировке с выхлопом не видел. Для Карпова же – в порядке вещей.

– Прозвище у Николая Ивановича было – Арбуз. Из-за формы головы?

– Да нет. Просто грудь колесом выпячивал. По юношам он играл за "Спартак" на Ширяевом поле. Уже тогда кто-то произнес – "Арбуз". Так и прилипло на всю жизнь.

– Мигунько рассказывал: "Когда Бобров уходил из "Спартака", все игроки плакали". Даже вы?

– Не помню. Но раз Володька говорит "все" – значит, и я. Сам Бобров точно слезу обронил. Я долго не мог простить ему уход в ЦСКА. А спустя годы понял, что обижаться глупо. С одной стороны, "Спартак" для Всеволода Михайловича – яркая страница биографии. С другой – в жизни быт, повседневка часто вытесняют лирику. Возвращался-то он в ЦСКА в том числе ради пенсии. Изначально была бы рублей 80, а у полковника – 200. Вот и отправился дослуживать. Плюс молодая жена, сын родился. Надо было думать о будущем.

– Осенью 1969-го Карпова неожиданно сменили вы.

– Подобного поворота ничто не предвещало. Но человека, который весной привел "Спартак" к золотым медалям, в следующем сезоне уволили после первых же неудач. А я начинал чемпионат еще действующим игроком, хотя болячки замучили, почти полгода на лед не выходил. Вызывает председатель МГС "Спартака" Балашов: "У тебя возраст, травмы, с ярмарки едешь… Заканчивай – и принимай команду. Вместо Карпова". Так в 31 год, без всякого опыта стал тренером. О чем быстро пожалел.

– Почему?

– Нельзя было соглашаться! Ни в коем случае! Вчера я с игроками заодно, а сегодня уже их тренирую… Неправильно это. Обязательно нужна пауза. Я должен прийти к ним в другом статусе. Иначе будут проблемы.

– Продержались вы два сезона.

– Как убирали меня – тоже любопытно. Май 1971-го, команда в отпуске. Звонок: "Завтра в десять к Балашову". Приезжаю – его нет. Будет через час. Ладно, думаю, пока время есть, заскочу на Центральный рынок, мяса куплю, овощей. Там встречаю Андрея Старовойтова, руководителя отдела хоккея Спорткомитета. Он уже знал, что оттуда в "Спартак" на должность главного тренера переходит ЮрийБаулин. И, прощаясь, бросил фразу, которой поначалу значения не придал: "Борис, если что – заходи".

– А Балашов что сказал?

– "Группа игроков была в горкоме, жаловалась на тебя…" Я перебил: "Вам сейчас написать заявление или позже?" – "Сейчас". Весь разговор. Минуты не прошло! Наутро вспомнил слова Старовойтова, поехал к нему. Слышу: "Давай к нам, в Спорткомитет. Как раз на место Баулина". Вот такая рокировка.

– Вы обмолвились, что в команде зрело скрытое недовольство. Кто мутил воду?

– Стоит ли ворошить? Сегодня с этими ребятами тепло общаемся, отношение ко мне уважительное… Делить нам уже нечего.

– Попробуем угадать – а не Якушева ли вы имели в виду?

– Нет-нет, в те годы у нас все было нормально. Не разговариваем последние семнадцать лет.

– Инициатива Якушева?

– Только его. Могу рассказать, что произошло. Сезон-1999/2000. Он – главный тренер "Спартака", я – президент клуба. У команды ни игры, ни результата. Прихожу на тренировки – изо дня в день одно и то же. Полное отсутствие идей. Схемы на доске фломастером рисует Саша Баринев, помощник, Якушев в стороне. Аналогичную картину наблюдал и в сборной, с которой он тогда параллельно работал. Вся тактика – на Билялетдинове, ассистенте. Якушев от макета вдалеке.

– Странно.

– Да у меня в голове не укладывается! Собираю в клубе совещание, предлагаю укрепить штаб: "Нужен человек с мозгами. Умеющий анализировать тренировочный процесс, тонко понимающий игру". Остановились на кандидатуре Володи Шадрина. Все "за". Пригласил Якушева, объяснил ситуацию. Он – в штыки.

– Аргументы?

– Никаких. "Не хочу", и точка. На следующий день вроде удалось переубедить. Договорились, что перед очередной тренировкой представим Шадрина команде. Володя приезжает в Сокольники, заходим в раздевалку, толкаю речь. В конце уточняю: "Ребята, вопросы есть?" Внезапно голос Якушева: "Есть. Я – против! Категорически!"

– Вы же договорились.

– В том-то и дело! Я обалдел, свернул собрание. Поднялся в кабинет, минут через пять ветераны постучались – Тюриков, Болдин, еще кто-то: "Ну зачем нам Шадрин? Мы не хотим изменений в штабе".

– "Мерзавцы"?

– Я вспылил: "Вас-то это вообще не касается! Идите, тренируйтесь!"

– А дальше?

– Взял я Володьку – вице-президентом. Трудится в "Спартаке" по сей день. А Якушева, который в том сезоне не вывел команду в Суперлигу, сняли. Вот с тех пор со мной не здоровается. Я же лишь время спустя узнал, почему он так воспринял появление Шадрина. Оказывается, и с ним враждует.

– Два легендарных хоккеиста, всю жизнь в одной тройке – и на ножах?!

– Я тоже не подозревал. Когда играли – отлично ладили. А потом… Говорят, жена настраивала Якушева. Мол, Шадрин такой-сякой, бабник, пьяница. При том, что Володька – большая умница, интеллектуал. Учился в физико-математической школе при МГУ, окончил институт нефти и газа. А хоккеист какой! На площадке умел всё. И распасовщик изумительный, и в обороне за двоих пахал. Невероятно цепкий.

– Как игрок выше Якушева?

– Ну не выше… Немножко недооцененный – хоть и двукратный олимпийский чемпион. Нельзя Михайлова, лучшего бомбардира советского хоккея, рассматривать в отрыве от Петрова с Харламовым. Так и здесь все взаимосвязано. Шадрин для Якушева был идеальным партнером. А уж когда к ним Зиминапристегнули, получилась шикарная тройка.

– Вы с Александром Сергеевичем помириться пытались?

– Я-то с ним не ругался. Объясниться готов в любое время. Но… Вот праздновали в Парке легенд 70-летие отечественного хоккея. Иностранцы сидят, ветеранов полно. Мы с Третьяком какие-то призы вручаем. Зовут и Якушева на сцену. Демонстративно проходит мимо, встает рядом с Владиком, ему протягивает руку, мне – нет.

– Народ обомлел?

– Думаю, удивились многие. А Третьяк сказал потом: "Ну и дурак же он!"

МИФЫ

– Мало кто знает, что в 1971-м вы могли возобновить карьеру игрока. Что удержало?

– История такая. В Москву по приглашению Спорткомитета прилетел американский тренер Лу Вайро. Мы с Тарасовым несколько дней сопровождали его на разных мероприятиях. Как-то втроем отправились ужинать.

– Куда?

– В гости к Тарасову, на Сокол. Он приготовил мясо по-татарски, заставил стол домашними соленьями – огурцами, помидорами, квашеной капустой. Выпили по рюмочке. Вдруг говорит: "Боря, у меня нет левого нападающего. Давай, возвращайся. Будешь в ЦСКА играть, место в сборной гарантирую. На Олимпиаду в Саппоро поедешь".

– Ну и прекрасно.

– А у меня пример Кости Локтева перед глазами. В мае 1966-го отыграл последний матч, его проводили. Осенью, когда ЦСКА лихорадило, Тарасов обратно позвал: "Ты нужен команде, без тебя никак…" Костя картины не портил, но армейцы буксовали. Кто оказался крайним?

– Локтев?

– Конечно! Тарасов повесил на него всех собак. Наступать на те же грабли не хотелось. Это во-первых.

– А во-вторых?

– Возраст. Вернуться в 33, пропустив два года, – авантюра. Поэтому ответил: "Анатолий Владимирович, я закончил!"

– Может, безумных нагрузок испугались?

– Я вас умоляю! Только не надо демонизировать Тарасова. Да, на сборах гонял будь здоров, больше, чем остальные. Но ничего ужасного там не было. Он не изверг. Игроки у него не умирали, инвалидом никто не стал. А разговоры об адских нагрузках – миф, который передается из поколения в поколение. Как и байки, что в критические минуты матчей Тарасов в раздевалке мог запеть.

– Вы рушите легенды, Борис Александрович.

– При мне – ни разу не пел! Ни гимн Советского Союза, ни "Интернационал", ни "Подмосковные вечера".

– А случай в бассейне? Анатолий Владимирович указал на вас: "За славным капитаном команды на пятиметровую вышку бегом марш! Оттуда – вниз головой!" Кто-то из игроков шепнул: "Боря, попроси – пускай сначала сам покажет". Тарасов побледнел, но отступать было поздно. Вскарабкался и прыгнул.

– Ну вот! Из той же серии! Мне Тарасов такого не говорил. И не лазил он ни на какую вышку. Дал задание, ребята прыгнули. Отказались двое.

– Кто же?

– Я и Коноваленко. Витя плохо плавал, а я с детства глубины боюсь. Уперся: "Делайте что хотите, прыгать не буду! Ни с пяти метров, ни с трех!" Тарасов пристыдить пытался, потом рукой махнул: "Нет так нет…"

– Фантазер большой.

– Это точно. Многие его реплики становились афоризмами. "Пас только на советский крючок!", "Не все у нас еще вылезли из окопов!" А какие упражнения придумывал? Одно в жизни не забуду. В лесу делаем стойку на руках, ногами каждый прислоняется к дереву. "А теперь, – командует Анатолий Владимирович, – отрываете ноги от ствола и выписываете в воздухе свою фамилию".

– Кому такие фокусы легко давались?

– Разве что Старшинову. Он в юности акробатикой занимался.

– В выпуске боевых листков участвовали? Тарасов это дело уважал.

– В основном за них Давыдов отвечал. Парень добросовестный, дисциплинированный, надежный. Таким и на льду был. Играл в паре с Кузькинымв нашем, спартаковском, звене. Перед матчем обязательно наставлял: "Ну, ребятки, сегодня на нолик!" Я усмехался: "Виталий, достал ты с этим ноликом! Давай лучше забьем!"

– В книжке о Мальцеве наткнулись на занятную подробность. В матче на открытой площадке форвард "Спартака" Крылов клюшкой выбил ему золотую коронку. Мальцев в крик: "Судья, стой! Только зуб вставил!" Игру прервали, обе команды кинулись на поиски…

– Да у Мальцева сроду золотых зубов не было! Это с братом моим конфуз приключился. В Новокузнецке играли в снегопад, при столкновении вылетела коронка. Женька сразу к арбитру, тот матч остановил. Несколько минут две пятерки шарили по сугробам. Нашли.

– А вам зубы выбивали?

– Нет. В отличие от Женьки и Старшинова. Помню изумление стоматолога: "Как же вы умудрились все зубы сохранить?!" Передние – до сих пор свои! Чистое везение. Вот, смотрите.

БЛИНОВ

– Встречали в те годы хоккеиста с броском мощнее чем, у Виктора Блинова?

– Нет. У Эдика Иванова щелчок был приличный. У Кузькина – средненький. Давыдов еле-еле до ворот добивал. Да и не бросал он никогда, наш Давидофф. Здорово метнуть с кистей мог Лешка Макаров. Спартаковский защитник, напарник Блинова. Кстати, еще один недооцененный игрок. Рослый, техничный, как-то за сезон 17 шайб наколотил! То, что он сильнее Ромишевского, например, – сто процентов! Но Чернышев и Тарасов тянули в сборную своих.

Вообще-то в том хоккее ни у кого убойных бросков не было. Вы вспомните наш инвентарь. Это сейчас любую клюшечку приятно взять в руки, на льду что хочешь, то и делай. А мы чем играли?

– Деревянными.

– Да это полбеды. Они же были несбалансированные, никаких загибов. Приходилось подгонять под себя – пилить, обтачивать. Ломались часто, поэтому к игре готовили по три-четыре клюшки. На выезд каждый таскал с собой маленький рубанок. Всегда у кого-то в команде была и ножовка. У канадцев качественные клюшки с загибом появились в конце 60-х. Как играем с ними – после матча меняемся.

– Им-то ваша рухлядь зачем?

– Раритет! Экзотика! Друзьям показать, посмеяться. Для нас же канадские клюшки – на вес золота. А вот Блинову было абсолютно все равно, с чем на лед выходить. Настоящий самородок. Уникальный бросок – дар Божий. Посмотришь на Виктора в раздевалке – ну какой он спортсмен? Рыхлый, невысокий, угловатый. То ли дело Эдик Дьяков, мелькнул такой защитник в "Спартаке". Атлет! Аполлон! Сплошные мышцы. Но где в хоккее Дьяков и где – Блинов?

– Кто-то из сборников охарактеризовал Виктора: "Дремучий парень".

– Не согласен. Блинов – продукт среды, в которой вырос. Омск, рабочий район на окраине, который местные прозвали Шанхай. Когда с ранних лет видишь, что кругом поголовно пьют и курят, это накладывает отпечаток. А в Москве очутился в полном одиночестве, ни жены, ни детей. Только собутыльники.

– Он же вам на тренировке пас отдал – и умер?

– Этот день – 9 июля 1968-го я помню как вчера. Спартаковский зал на улице Воровского. Играем в баскетбол. Быстрый отрыв, втроем выходим на одного соперника. Мяч у Виктора, справа открывается Зингер, слева – я. Думаю: кому отдаст? Вдруг Блинов притормаживает, пасует чужому и оседает на пол. Зингер: "Блин, ты чего?!" По инерции пробегаю вперед, поворачиваюсь – он уже лежит. Пена изо рта, судорога.

– Когда "Скорая" приехала?

– Минут через десять. Доктор едва взглянул: "Всё, готов". Мы чуть морду ему не набили. Кричали: "Ну, попробуй хоть что-нибудь! Помоги!" Буквально заставили сделать укол в сердце. Бесполезно.

– Почему команды не было на похоронах?

– 11 июля начинался сбор в Алуште. Конечно, ребята хотели остаться, но руководство взмолилось: "Билеты на самолет куплены. Если сдаем – вылет откладывается на неопределенный срок, подготовка к сезону будет сорвана". Чартеров тогда не существовало, а обычным рейсом отправить тридцать человек на юг в пик отпусков – вы даже не представляете, какая это была проблема! Решили, что на прощании будут двое – Леша Макаров и я, капитан. А команда на кладбище приехала уже после сбора.

– В 90-е могила Блинова на Ваганьково стояла заброшенная.

– Так у него же в Москве из родни – никого… Хотя были забыты могилы и других хоккеистов. Но мы давно всё разыскали, привели в порядок. Знаю, каждое лето на Ваганьково собираются ветераны, болельщики – и "Спартака", и "Авангарда". Приносят на могилу Блинова цветы. В этом году полвека, как его нет с нами. Господи, быстро же летит время!

– Впервые человек скончался на ваших глазах?

– Да. Второй раз случилось в 1999-м, когда назначили президентом "Спартака". Был в футбольном "Динамо" вратарь – Валерий Балясников. В КГБ потом служил. Мужик нормальный, но поддавал. Откровенно говоря, мне его в клуб навязали. Отработал пару месяцев. 16 ноября ему 56 стукнуло. В Сокольниках накрыли стол, собрались сотрудники, поздравили, подарок вручили. Во время очередного тоста Балясников умер.

– Прямо за столом?

– Да. Откинулся, и все. Сердце отказало. В собственный день рождения!

2001 год. Илья КОВАЛЬЧУК на тренировке "Спартака". Фото Алексей ИВАНОВ

КОВАЛЬЧУК

– А как вам в "Спартаке" с юным Ковальчуком работалось?

– Я не только с Ильей общался, но и с его мамой. Уверяла: "Борис Саныч, мы никуда не уедем, пока в России не пройдем все ступеньки – основной состав "Спартака", молодежная сборная, национальная…" Наступает лето 2001-го, "Атланта" выбирает Ковальчука под первым номером драфта. Что он, что мама продолжают твердить: "Об НХЛ даже не думаем". Предсезонка в разгаре, Ковальчук со "Спартаком" тренируется на сборе в Финляндии, наигрываем его в первой тройке. Вдруг 14 августа объявляет: "Я подписал с "Атлантой" контракт".

– Кто-то переубедил?

– Наверное, агенты. Вряд ли в 18 лет самостоятельно принимал решение. Врезалась в память сумма, которую "Спартак" получил за Ковальчука. 211 тысяч долларов, плюс еще сотня – штраф от "Атланты".

– Что за штраф?

– В договоре ФХР с НХЛ был пункт: если клуб до 15 августа, но позже 15 июля заключает контракт с задрафтованным игроком, выплачивает сто тысяч долларов.

– В локаут Илья укатил в "Ак Барс", хотя обещал сыграть за "Спартак".

– И это было. Спросил при встрече: "Илья, как же так?" А он: "Борис Саныч, один раз живем…" Я все понимаю, сам из-за травмы расстался с хоккеем до срока. Просто обидно, когда человек не держит слово.

– Ковальчук раскрылся на сто процентов?

– Если б сразу попал в клуб уровня "Детройта" – карьера в НХЛ была бы ярче. Намного! Но Илье не повезло. "Атланта" не блистала, а в "Нью-Джерси"перебрался, когда команда уже прошла пик. Запоздало там руководство со сменой поколений.

– Был в том "Спартаке" удивительный вратарь – Андрей Медведев. Двукратный чемпион мира среди молодежи, в Суперлиге первый же матч против "Ак Барса" отыграл на ноль. В 15 лет! А в 22 закончил.

– Несерьезный парень. Неуправляемый. Отыграет за молодежку чемпионат мира – и недели полторы его никто найти не может. На звонки не отвечает. Потом заявляется как ни в чем не бывало. Спрашиваю: "Где пропадал?" Он с обидой: "Уже и отдохнуть нельзя после турнира…"

– Хоккей потерял классного вратаря?

– Не думаю. Реакция-то хорошая, но весил килограммов сто, если не больше. Лентяй. На одном таланте далеко не уедешь. Характер нужен. И трудолюбие. У Медведева – ни того, ни другого.

– В "Спартаке" 80-х был похожий персонаж, тоже вратарь. Ушел в тапочках выносить мусор, загулял – и вернулся домой через две недели.

– Вы о Голошумове? В мой второй спартаковский заход он недолго был основным вратарем. С мастерством-то у него все в порядке. Тихонов даже в сборную привлекал. Но быстро убедился, что на этого товарища положиться нельзя. Помню, на тренировке стоит в раме – и не реагирует на броски. Что такое? Подъезжаю, и до меня доходит – голкипер-то наш в дугу! Жил Голошумов в одной квартире с тестем, тот, поговаривали, на стакан и подсадил.

– Кодировать пробовали?

– Тут моего желания недостаточно. Если человек – алкоголик, должен сам себе в этом признаться и пойти к врачу. Против воли зашить невозможно. Со временем Голошумов завязал, но о вратарской карьере уже пришлось забыть. Зато другого игрока я для хоккея сохранил. Тоже намучился с ним, дважды к врачам водил на кодировку. В конце концов, бросил пить – и стал олимпийским чемпионом. До сих пор меня благодарит. Только не спрашивайте, кто – не отвечу.

2003 год. Борис МАЙОРОВ - Виктор ТИХОНОВ. Фото Александр ФЕДОРОВ, "СЭ"

ВАНЬКА-ВСТАНЬКА

– Мемуары Кожевникова читали?

– Кто-то дал книжку, вон, лежит. Полистал. Наткнулся на эпизод, где расписывает, как уходил из "Спартака". Вы же к этому подводите?

– Мы и цитатой запаслись: "Объективно Борис Майоров уже на тот период выглядел, извините, ходячим анахронизмом. И для игроков ничего не желал делать. Бирюк, живущий исключительно своими интересами. Взгляды его на хоккей, принципы развития игры тоже представлялись мне давно устаревшими…"

– Начнем с того, что Кожевников изложил свою версию ухода из "Спартака". А я расскажу, как было на самом деле. Разумеется, не приказывал приехать ко мне на дачу. С какой стати?! Он сам явился, без звонка, уж не знаю, кто адрес подсказал. Лето, отпуск. Вдруг распахивается калитка. Кожевников: "У меня к вам разговор" – "Загоняй "Волгу", заходи…" – "Нет-нет, лучше в машине". В машине так в машине. А сзади девушка сидит. "Невеста моя", – представил Кожевников.

– Симпатичная?

– Да я и разглядеть-то не успел. Едва что-то не к месту сказала, он вскипел: "А ты вообще идти отсюда!" Открыла дверь и пошла в сторону леса. А с Кожевниковымдиалог продолжаем. "Жениться собираюсь. Нужна квартира. Дадите – останусь в "Спартаке". Нет – ухожу" – "В команде очередь на жилье. Шесть игроков ждут. Занимай, седьмым будешь" – "Так не пойдет" – "Ну а чем ты лучше других? "Спартак" для тебя что – кормушка?! Приехал из Пензы – клуб сразу дал тебе однокомнатную. Ты женился, развелся, квартиру оставил супруге. Потом второй раз женился, получил двухкомнатную. После развода и ее оставил. Устраивай личную жизнь, но клубу выкручивать руки не надо" – "Тогда в "Крылья" уйду" – "Ради бога". Всё.

– Ясно.

– Еще он приводил в пример ЦСКА. Мол, там очень дружный коллектив, не то что в "Спартаке". Но это смотря, как оценивать. Кожевников жил в доме на Фестивальной, где много армейцев. Выпивал с ними, устраивал рейды по кабакам на улице Горького – от Белорусского вокзала до Манежа.

– Мы слышали, была в хоккейном ЦСКА такая фишка.

– Вот-вот. Заглянуть в каждый ресторан по пути, заказать шампанское или что покрепче. Наверное, в его понимании это – дружба. В "Спартаке" таких алкогольных традиций, слава богу, не было.

Я-то от Кожевникова что требовал? Работать так, чтоб не возникало претензий. Ни в игре, ни на тренировках. Больше ничего не нужно. А у Саши интерес один: кое-как потренироваться, поскорее убежать и нажраться где-нибудь. После выходного позволял себе с выхлопом явиться на тренировку. Я раз предупредил, второй. На третий штрафанул.

– Больно?

– На двести рублей. Чуть меньше его месячной зарплаты. Конечно, после такого Майоров будет неугоден. Но я не Кулагин, который на многое закрывал глаза, а перед матчем говорил: "Кожевников, ты опять режим нарушил. Если завтра две не забьешь – пожалеешь…" На следующий день тот рвет и мечет, забивает, отдает. В раздевалке Кулагин светится: "Ладно, Саша, прощаю".

– Игрок-то хороший?

– Ванька-встанька.

– ???

– Так в команде его называли. За странное катание. Ноги, будто не разгибает, непонятно, как на льду держится, того и гляди упадет. При этом забивной, чутье на гол великолепное.

– Ваши слова: "Кожевников, Тюменев, Фаткулин, Бякин и Курдин держались в "Спартаке" обособленно".

– Да, это была команда в команде. Вечно недовольны. Что не сделаешь – всё не так. Приходилось терпеть, закрывать глаза на какие-то вещи.

– Выгнали бы.

– А играть кому? Лучших-то ЦСКА и "Динамо" расхватали. С армией и КГБ конкурировать мы не могли, всё подчищали. Если игрок нужен – ни перед чем не остановятся. Уведут. Вот вам две истории. Приехал из Свердловска Володя Малахов, поступил в институт физкультуры, поигрывал за молодежку "Спартака". Заметил его, подтянул к основе, раскрылся. В 1988-м Тихонов в сборную пригласил. И все, здравствуй, армия. Я к Виктору Васильевичу, тот открещивается: "Кто-кто? Малахов? Впервые слышу. Это Шагас (селекционер и правая рука Тихонова. – Прим. "СЭ") все устроил". А у нас – ни игрока, ни компенсации.

– Второй пример?

– 1987-й. Бумага из КГБ: "В соответствии с постановлением совета министров СССР от января 1948 года просим в двухнедельный срок рассчитать и выдать необходимые документы Герману Волгину". Против лома нет приема. Волгин – в "Динамо", а я дыру латаю.

– Умер Волгин неожиданно.

– В 51 год. Завершив карьеру, от хоккея отошел, работал юристом в фирме. Вечером вернулся домой, дверь открыл и упал. Сердце.

– Владимир Голубович как-то вспоминал в интервью: "Играли со второй сборной в Бирмингеме. Ох, и лупили нас! Тогда Миша Шостак по приказу Майорова судью ударил – чтоб тот немножко опомнился". Это англичане вас охаживали?

– Нет, другой Бирмингем, в Штатах. Есть в Алабаме город с таким же названием. Играли против клуба ВХА. Весь матч судья закрывал глаза на откровенное хамство соперника. Я на лавке не выдержал, повернулся к ребятам: "Хоть бы врезал кто-нибудь этому мерзавцу!" Шостак молча перелезает через борт. Встает на вбрасывание. Ка-а-ак даст клюшкой по руке!

– Удалили?

– До конца матча. А судья поморщился и продолжил…

– Что именно – игру? Или вас "убивать"?

– И то, и другое. Вообще-то канадцы судить умеют, в правилах четко разбираются. Но иногда сплавляют внаглую.

Теему СЕЛЯННЕ с бронзовой медалью Олимпиады-2014. Фото AFP

СЕЛЯННЕ

– "Йокерит" вы тренировали дважды – в 70-е и 90-е. Первый контракт был смешным?

– Официально – семь с половиной тысяч финских марок в месяц. На руки выдавали полторы. Через год по случаю визита Брежнева в Хельсинки на знаменитое совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе, зарплату повысили до двух тысяч. Контролировал все не Спорткомитет, а ГКЭС.

– Что это?

– Государственный комитет по внешним экономическим связям. Там при оформлении за границу тебя подводили под определенную категорию. Если тренер хоккейной команды – значит, "руководитель группы, численностью более двадцати человек". Все отчисления шли в ГКЭС. Финским подразделением этой конторы руководил Юрий Смеляков. В 1983-м при Андропове его расстреляли. За то, что занижал стоимость контрактов с зарубежными фирмами.

– В 1992-м "Йокерит" ваш стал чемпионом. Без Селянне это было бы нереально?

– Скорее всего. Кто делает результат? Звезды! По подбору игроков мы уступали ТПС, где костяк составляли лидеры сборной Финляндии. У нас же выделялись Селянне да Янецки.

– Чех?

– Да, центрфорвард. Ленивый, вальяжный, с гонором. Но играл так, что всё ему прощал!

– Увидев на льду Селянне, сразу оценили масштаб таланта?

– Конечно. У меня глаз наметан. Может, прозвучит нескромно, но вот пример. Возвращаюсь из Финляндии в 1995-м, иду в Сокольники. Сидим на трибуне с Димой Китаевым, тренером спартаковской школы. Играют 13-летние мальчишки. Спрашивает: "Есть тут классный пацанчик. Какой номер, скажи?" Я внимательно посмотрел на площадку, через несколько минут произнес: "Да вон, девятый. Как фамилия?" – "Ковальчук".

– Селянне – что за человек?

– Золотой парень! Добрый, скромный, порядочный. За свой счет вывозил игроков "Йокерита" на Аландские острова. Три дня рыбачили. Когда командой собирались на корпоратив, все налегали на пиво, колбаски, шпикачки. А Селянне пил исключительно молоко.

– Потому и доиграл в НХЛ до сорока трех.

– Наверняка. Отец ушел из семьи, когда Теему был совсем крохой. Вырос в большого хоккеиста – и тут папаша объявился. Начал книжки о сыне писать. Вся Финляндия возмущалась.

– А с Флери поладили? В Америке у него и с алкоголем проблемы были, и с наркотиками.

– Да он всего десять матчей успел сыграть – и локаут закончился. Это 1995-й, "Таппара". В межсезонье три защитника ушли, четвертый сломался. Просил руководителей укрепить оборону, уже с Димой Юшкевичем договорился. А мне Флери привезли.

– Зачем?

– В надежде, что на него пойдет публика, клуб денежки заработает. Но когда сзади проходной двор, никакой Флери не спасет. Он-то в каждом матче набирал очки, а мы пропускаем и пропускаем. В итоге он уехал, а со мной контракт не продлили.

– Почему после возвращения из Финляндии с тренерством решили завязать?

– Матчи через два на третий, стрессы, перелеты. Понял – в таком режиме уже тяжеловато. Особенно в России. Где не только тренировать надо, но и воспитывать. С финнами легче. Их не нужно контролировать, подгонять. Даешь игроку задание и можешь быть уверен – выполнит от и до. У наших другой менталитет. Сачковать любят, свободный вечер не с семьей провести, а за столом. Утром на "поднарядах". И плевать, что завтра игра. В таких условиях работать – нервов не хватит. Если б вовремя не остановился, думаю, до восьмидесяти бы не дотянул.

КИНО

– Вы дружили с Вячеславом Тихоновым. Где познакомились?

– В 1967-м на чемпионате мира в Вене. Он прилетел с артистами в составе группы поддержки. Тихонов обожал хоккей, за "Спартак" болел. В те времена киношники регулярно приходили на наши матчи. Станислав Ростоцкий, Николай Рыбников, Виталий Макаров, режиссер студии Горького, Боря Криштул, профессор ВГИКа… К сожалению, уже все покойники, кроме Криштула. С ним по-прежнему общаемся, Новый год вместе встречаем.

– У Тихонова в гостях бывали?

– Не довелось. В тот момент он с Мордюковой развелся, жил один в квартире на Комсомольском проспекте. Зато к нам заглядывал часто, с Галей подружился. О, интересную историю вспомнил. У Тихонова были приятельские отношения с Ростоцким, в нескольких фильмах у него играл. А в "Доживем до понедельника" сниматься почему-то не хотел. Так Станислав Иосифович решил через мою жену воздействовать, просил: "Галя, пожалуйста, уговорите Славу!" В конце концов, тот согласился – и получился чудесный фильм.

А Тихонов потом снова женился, дачу построил, общения стало меньше. Последний раз виделись в 1997-м на похоронах Женьки.

– В 70-е и вы в кино снимались.

– Да, в маленькой роли самого себя. Название второго фильма не помню, он вообще прошел незамеченным.

– "Жребий".

– Может быть. Честно, ни съемки, ни картина в памяти не отложились. А "Тайна железной двери" – милый детский фильм по мотивам повести Юрия Томина "Шел по городу волшебник".

– Гонорар выплатили?

– Нет-нет, что вы! Об этом не было и речи. Оба раза снимался бесплатно. Меня другое возмутило.

– Что же?

– Режиссер "Тайны…" Михаил Юзовский даже на озвучку не пригласил. Видимо, голос мой не понравился. Чужой подложили! Мерзавцы!