7 мая 1967 года московский хоккейный «Спартак» проводит матч чемпионата СССР с московским «Локомотивом». Игра уже не имела турнирного значения, поскольку «Спартак» досрочно завоевал звание чемпиона страны. Несмотря на это, в «Лужниках» был аншлаг, поскольку игра с железнодорожниками стала прощальным матчем любимца целого поколения спартаковских болельщиков – олимпийского чемпиона, двукратного чемпиона мира и Европы, двукратного чемпиона СССР Евгения Майорова. Он переходил на тренерскую работу. Болельщики с горечью говорили: «Золотой ты наш спартаковский мальчик, как же судьба была несправедлива к тебе!»

Почему «золотой мальчик»? 12 апреля 1962-й года. Матч ЦСКА – «Спартак». За полторы минуты до конца матча «Спартак» проигрывал 3:4. Этот результат «Спартак» не устраивал, потому, что его могли догнать и обойти и ЦСКА, и «Динамо». Положение спас Евгений Майоров, сравнявший счёт, и впервые сделавший свою команду чемпионом СССР.

1964-й год. Олимпиада в Инсбруке. В решающем матче с канадцами сборная СССР до 31-й минуты проигрывала 0:1, но Евгений Майоров с подачи брата Бориса счёт сравнял, и, хотя канадцы по ходу матча ещё раз выходили вперёд, но шайба Евгения стала, по сути, переломной. Когда Вячеслав Старшинов с подачи Бориса сравнивал счёт, Евгений сделал, как бы сейчас сказали, «предголевой пас», но в то время такие передачи в протокол не попадали. Победную шайбу забросил Вениамин Александров, и наша сборная стала олимпийским чемпионом. Таких знаковых шайб в недолгой, но славной карьере Евгения Майорова было не мало.

Евгений Майоров родился 11 февраля 1938 года в Москве, в Сокольниках в многодетной семье, где кроме его брата-близнеца Бориса, который старше Жени на 40 минут, было ещё три сестры. Никакого особого достатка в семье не было. Если кто-то из пацанов выходил во двор с куском чёрного хлеба, посыпанного сахаром, это считалось роскошью

Однако главное для мальчишек из простых семей был спорт, который после войны превратился в своеобразный социальный лифт, хотя об этом тогда никто не думал. Детвора летом целыми днями пинала во дворе тряпичный мяч, а зимой играла в хоккей с мячом, точнее говоря, с пустой консервной банкой, смастерив клюшки из чего придётся. Хоккеем это можно было назвать весьма условно, потому что, как правило, играли «на валенках»: коньки, стоили дорого, да и в свободной продаже они бывали редко.

Женя и Боря приглянулись детскому хоккейному тренеру, и в 1952 году их позвали в спортшколу «Спартака» по хоккею с мячом, которая находилась здесь же, в Сокольниках. Летом льда, разумеется, не было, и мальчишки, чтобы не растерять форму, играли в футбол. В 1956-м тогдашний тренер спартаковской школы Владимир Степанов предложил братьям Майоровым попробовать поиграть в «канадский хоккей», который в те годы диковинкой быть перестал, но с «русским хоккеем» конкурировать ещё не мог. На первой же тренировке Борис взял клюшку «левым хватом», а Евгений – «правым», что и предопределило их амплуа: Борис играл в нападении слева, а Евгений – справа, хотя в футболе всё было наоборот. Несмотря на то, что и в футболе братья могли попасть в первую команду «Спартака» выбрали они хоккей, и вряд ли об этом пожалели. Но что сомнений не вызывает, о выборе братьев Майоровых не пожалели болельщики: эта пара на долгие годы стала лучшей в нашем хоккее.

В конце 50-х по Москве поползли слухи: в «Спартаке» появилась тройка нападения – братья Майоровы – по краям и Владимир Мальцев в центре, которая рвёт соперников, невзирая на личности. Когда же к братьям поставили Вячеслава Старшинова, тройка стала едва ли не лучшей в Союзе.

«Спартак» в те годы играл неважно, результатами не блистал, а на некрасивый хоккей людей и калачом не заманишь. Поэтому матчи проходили при полупустых трибунах. Но на Старшиновскую тройку, которая играла в совершенно необычный комбинационный хоккей, народ пошёл! Братья Майоровы и Старшинов одинаково понимали хоккей, одинаково мыслили на площадке, они интеллектуально превосходили соперников. То, что позднее назовут «спартаковской каруселью», только на первый взгляд напоминало хаотическое перемещение игроков и шайбы. На самом деле каждое действие одного члена тройки предугадывалось двумя другими хоккеистами: они открывались под пас, уводили за собой защитников, освобождая партнёру место для действия, навязывали борьбу, чтобы партнёр выиграл время. По сути дела, все контактные игры на этом и построены: выигрывает тот, у кого больше пространства и времени. Голы лишь следствие этого выигрыша.

Постепенно тройка Борис Майоров – Вячеслав Старшинов – Евгений Майоров стала лидером не только московского «Спартака», но и сборной СССР, показывая тот хоккей, которые журналисты и специалисты назовут «хоккей XXI века». Когда на площадке была эта тройка, создавалось впечатление, что их не трое, а четверо, как будто они всегда играли в большинстве. Частенько после того, как шайба влетала в ворота соперника, защитники недоумённо разводили руками: как они это делают? Подобные сценки очень напоминали необычайно популярный в те годы мультик «Шайбу! Шайбу!» – пересмотрите, и сами убедитесь.

К сожалению, в «Спартаке» троек нападения, которые хотя бы чуть-чуть могли приблизиться по своему уровню к первой тройке, не было. Поэтому на Старшиновскую тройку ложилась максимальная нагрузка, заставляя её работать на износ. Тройка тащила на себе весь «Спартак», проводя на поле больше половины игрового времени. Да, плотность игры в те годы была не такая, как сейчас, полторы – две минуты без смены были обычным делом (сегодня редко кто играет больше минуты). Старшиновская тройка проводила на поле четыре, а в особо тяжелых ситуациях, и пять минут без смены. Это была игра на износ.

Что греха таить, Борис и Евгений – люди тщеславные (а покажите мне не тщеславного спортсмена – как они тогда медали выигрывать будут?). Они оба хотели быть лидерами. Характер у братьев был взрывной, особенно у младшего Евгения. На тренировке они могли даже ткнуть друг друга клюшкой в бок, наорать друг на друга. На чемпионате мира 1961-го года в Швейцарии, где наша сборная стала лишь третьей, тренер Аркадий Чернышёв просто выгнал братьев в раздевалку за стычку на скамейке, не дав доиграть матч, о чём они потом со смехом рассказывали.

В конце 1964-го года тройка в полном составе поехала в Канаду на турнир «Кубок Брауза». В одном из матчей у Евгения Майорова обострилась старая травма – хронический вывих плеча. Другой бы на месте Евгения поговорил с тренерами, докторами, с партнёрами по команде. Евгений же на вопрос тренера сборной Анатолия Тарасова, сможет ли он играть, ответил, что в полную силу с такой травмой играть не может, и не хочет позориться перед зрителями. (Кстати говоря, Тарасов не понаслышке знал, что такое травма плеча: его дочь Татьяна закончила карьеру после того, как получила сложный перелом плеча, а она ведь не в хоккей играла, где много контактной борьбы). Не исключено, что эта, брошенная в сердцах неосторожная фраза, сыграла в дальнейшей судьбе Евгения роковую роль: его обвинили в трусости и больше в сборную страны не приглашали.

Весьма вероятно, что Тарасов, который был одновременно и тренером ЦСКА – главного конкурента «Спартака», намеренно разрушил тройку, которая, будучи единым механизмом, потеряв Евгения Майорова, потеряла и свою силу. Диктатор Тарасов, не находя чисто игровых способов борьбы со спартаковской тройкой, прибег к административным методам, а Евгений со своим строптивым характером, и собственным мнением по любому вопросу, просто дал удобный повод. Запас у тогдашней сборной СССР был столь велик, что Тарасов не побоялся её ослабить.

Отлучение от сборной Евгений переживал тяжело, ведь его партнёры по тройке – брат Борис и Старшинов – регулярно привозили с чемпионатов мира «золото», а он, играя не хуже, чем раньше, был не у дел, и как-то само собой выходило, что без него и раньше можно было обойтись. Евгений стал отдаляться и от своих партнёров по тройке, и от всего «Спартака». К сожалению, в тот момент рядом с ним не нашлось человека, который бы помог Евгению вернуться. Евгений Майоров принял окончательное решение закончить играть, и стал старшим тренером «Спартака», с которым в 1968-м году выиграл «серебро» чемпионата СССР. И всё бы ничего, но в 1967-м, когда Евгений Майоров был игроком, «Спартак» выиграл «золото», и старшего тренера, допустившего ухудшение результата, уволили.

В 1974-м молодёжная сборная СССР, в которой Майоров работал тренером, выиграла первый чемпионат мира, однако через год по инициативе всё того же Тарасова, Евгения Майорова уволили без объяснения причин.

В 1976-м Евгений Майоров стал работать комментатором на телевидении. В те годы комментатор матча работал один. Николаю Озерову, Владимиру Писаревскому или Яну Спарре представляться было не надо – их с первых слов узнавали по голосу, и они лишь в конце репортажа, прощаясь, говорили, что репортаж вели именно они. Как-то раз я включил телевизор, когда матч уже начался, и услышал, что вместе с Озеровым игру комментирует ещё кто-то. На фоне Озерова с его поставленным артистическим голосом второй комментатор выглядел жалко: у него были явные проблемы с дикцией, он «жевал» окончания слов, заикался, «экал» и мычал, правда, по отношению к мэтру, который иногда снисходительно поправлял «коллегу», почтительно помалкивал. Комментарии неизвестного мешали: они просто отвлекали от игры. В общем, слушать это было невыносимо – хотелось выключить звук. Когда в конце репортажа Озеров сказал, что вместе с ним репортаж вёл заслуженный мастер спорта, олимпийский чемпион Евгений Майоров, я опешил: какой Майоров? Тот самый? Да ладно! Куда ж он лезет?

Впрочем, продолжалось это не долго. Видимо, с Евгением Александровичем поработали специалисты по постановке речи, и вдруг выяснилось, что он не просто комментирует эпизод, который в данный момент на площадке, он анализирует всю игру в целом, раскладывает по полочкам тактические построения, предугадывает развитие событий, иногда даже подсказывает игрокам, что нужно делать. Сегодня спорт показывают совсем не так, как раньше: работают десятки камер, что позволяет, пусть и не в режиме реального времени, пусть в десятке повторов, увидеть всё до мельчайших деталей. Сегодня телевидение создаёт пресловутый эффект присутствия. Сегодня мне комментатор не очень-то и нужен, тем более, что зачастую он комментирует телетрансляцию, то есть, видит, то же, что и я. Сейчас комментаторы рассказывают о чём угодно, только не о том, что происходит здесь и сейчас на поле. Раньше, дай бог, три камеры было и один повтор, а в Свердловске вообще одна камера работала и без повторов. Задача любого комментатора состояла в том, чтобы рассказать то, что он, комментатор видит, а зритель нет. И вот тут проявилось мастерство Майорова, как комментатора. Он трактовал то, что происходит на поле, причём, не только на хоккейном – он и на футболе работал замечательно! Были моменты, когда казалось, что тренеры команд слышат его, потому что те шаги, которые он в ходе репортажа предлагал, тренеры осуществляли спустя несколько минут. Это был высший комментаторский пилотаж! Он прекрасно понимал игру, и доносил своё видение до зрителей. Майоров был максимально объективен, он не искал оправданий нашим спортсменам, прямо заявляя, что проиграли потому, что в этой игре соперник был сильнее. Другим таким комментатором был Владимир Никитович Маслаченко. Я ничуть не покривлю душой, если скажу, что именно после репортажей двух этих великих комментаторов, я стал совершенно иначе смотреть хоккей и футбол, стал видеть то, что раньше не замечал. И, уверен, я не один такой.

Евгения Майорова нет с нами уже 22 года. На его могиле на Ваганьковском кладбище всегда лежат живые цветы в знак признания, и как великого хоккеиста, так и великого спортивного комментатора.