Евгений Паладьев: "До сих пор играю... во сне"
[16.11.2008]
Российский хоккей
Евгений Паладьев:
"До сих пор играю... во сне".
Именитый защитник, оказавшийся незащищенным от диктата Тарасова. Талантливый мастер, не по своей воле реализовавший себя лишь наполовину. Могучий ледовый воин, оставшийся один на один с инвалидностью.
Трехкратный чемпион мира, чемпион СССР в составе «Спартака», участник Суперсерии-1972 года. В этом перечне каждый компонент дорогого стоит. Да, в те времена держава едва ли не постоянно являлась сильнейшей на планете — только пробиться в национальную сборную было почти нереально. Да, чемпионами СССР становились многие — только едва ли в свитерах иного клуба, кроме ЦСКА. Да, на бой с канадцами многим довелось выходить и до, и после 1972 года — но только единицам выпала честь быть причастными к эпохальной серии.На долю Евгения Паладьева выпало это многогранное счастье! Однако какие же разные отражения у граней этого счастья, как много полусвета и даже теней…
…Мы встретились с Паладьевым в однокомнатной квартире, в которой он живет вот уже почти сорок лет. Она досталась ему «в наследство» от другого защитника московского «Спартака» Валерия Кузьмина, с которым Евгения Ивановича связывали дружеские отношения. Обстановка в квартире — ничем не примечательная. Единственное, на чем останавливается взгляд, — фотографии сборной СССР и спартаковцев разных лет, развешанные по всей комнате. Особняком, в рамочке, висит семейное фото: молодой Палальдев с женой и сыном. С женой, правда, Евгений Иванович развелся еще в середине семидесятых. С сыном иногда встречается. Рассказывает, что недавно ездил к своей внучке. На расспросы о причинах семейной размолвки отреагировал скептически. Поэтому личную жизнь Паладьева мы оставляем, как выразился сам Евгений Иванович, «за скобками». Ему до сих пор не очень приятно вспоминать некоторые эпизоды своей биографии. Впрочем, «скелеты в шкафу» есть у каждого. Их мы сегодня оставим в покое.
Загадка фамилии
Готовясь к встрече с Паладьевым, я проштудировал не один источник, относящийся к защитнику сборной СССР и московского «Спартака». И сразу обратил внимание на различное написание фамилии Евгения Ивановича. Где-то она пишется через «а», а где-то через «о». С «загадки фамилии» и началась наша беседа.
- Дело в том, что у отца фамилия Паладьев, а маме в паспорте записали Поладьева. И в метрике, когда я родился, написали через «о». А потом и в паспорте. Так я оказался Поладьевым. При этом и в военном билете фамилия уже через «а», и в дипломе. Кстати, из-за фамилии и с пенсионным возникли проблемы. Недавно мне в пенсионном фонде сказали - у вас, мол, нет пенсии. Я говорю: «Как это? 18 лет получал пенсию, а сейчас ее нет?» Все это происходит из-за путаницы в написании фамилии. Вообще, по идее, правильно писать Паладьев.
Феномен Устинки
Паладьев родился в Усть-Каменогорске, месте для хоккея уникальном. Уж сколько «Устинка» дала хоккейному миру классных игроков — не сосчитать. В чем же ее феномен?
- Во-первых, это связано с климатическими условиями. Там всегда шесть месяцев с лишним стояла зима. Во-вторых, история Усть-Каменогорска. Там же половина людей - ссыльные. А кого раньше ссылали? Лучших. Вот от лучших и получались лучшие. Люди, которые к чему-то стремились. Они построили заводы всесоюзного, а может и мирового значения. Усть-Каменогорск - городочек маленький. Чем там заниматься? Зимой все играли в хоккей с мячом, а летом в футбол. Уже позднее, когда в «Устинку» приехали молодые инженеры из Электростали, там появился хоккей с шайбой. Они сделали хоккейную коробку, стали играть между собой. Начал развиваться новый вид спорта. А потом к нам приехал шестикратный чемпион СССР, чемпион Европы Юрий Баулин. За его плечами была замечательная армейская школа. Баулин привил любовь к хоккею в «Устинке». По 10 тысяч народу ходило на игры на открытой площадке, в сорокаградусный-то мороз! А уже после Баулина в Усть-Каменогорске появился искусственный лед. В этом было заинтересовано руководство города и предприятий. Построили ледовый дворец спорта по специальному проекту. Он был единственный такой в Советском Союзе. Так за этот дворец руководителям выговоры влепили, потому что раньше нельзя было строить ледовые арены в таких маленьких городах. Но местные люди были влюблены в хоккей, поэтому и сделали искусственный лед. Уже после того, как я уехал, в Усть-Каменогорске начался настоящий хоккейный бум. Наконец, когда сборная Казахстана заняла на Олимпиаде в Нагано пятое место (с пятого по восьмое — прим. «РХ+»), это достижение можно было внести в книгу рекордов Гиннесса. Потому что фактически оно стало результатом усилий одной команды и одного города.
Изгнание из школы
Всегда интересно узнать, с чего начинался карьерный путь того или иного спортсмена. И как могла сложиться судьба человека, выбери он, например, другой вид спорта.
— 1958 год, мне 10 лет. Жили в бараке. Через дорогу был большой каток для хоккея с мячом. Я дома привязывал коньки к валенкам и шел кататься на целый день. Это в выходной. А так, приходил из школы, обедал и до вечера туда же, на лед. Каток закрывался в 22.00. После катка я приходил домой и валился спать. И так каждый день. А еще мы приходили на тренировки или игры наших заводских команд. Летом мячи им подавали. Это не зазорно было. Наоборот, интересно.
Больше напинаешь мяч, чем игроки, поскольку они не очень точно по воротам били. Зимой подавали мячи уже для игроков русского хоккея. Заодно и на льду катались. А почему я заинтересовался хоккеем с шайбой? В русском хоккее ведь как: ударишь по мячу и бежишь за ним метров 50. А здесь площадка небольшая и кругом бортики: получается, что шайба постоянно в игре. Толкаться опять-таки можно. Это же чисто русская забава!
В свое время в Новосибирске была команда «Энергия», которая затем прекратила свое существование. И игроки оттуда разъехались: половина — в Ангарск, половина — в Усть-Каменогорск. Они и стали основой для заводских команд. Я же начинал играть в хоккей в «Металлурге». Помню, как-то мы проводили две товарищеские игры с «Торпедо». Грубо говоря, играли ребята из одной школы против другой. И сильный мороз стоял. Случайно вышло, что наши игры смотрел Юрий Баулин. До сих пор удивляюсь, как он там оказался. И пригласил меня в команду. Я с ними некоторое время покатался, сразу поставили в защиту. Почему? Честно говоря, никогда себе таких вопросов не задавал. Самое интересное, что в футболе-то я как раз играл центрального нападающего. За сборную Казахстана. С ребятами на год старше меня. И по большому счету, должен был стать футболистом. Но совершенно случайно попал в хоккей. А дело было так. 1965 год, меня вызвали в Алма-Ату, готовиться к спартакиаде школьников. Пробыл там около месяца. И вот как-то раз, гуляя по городу, зашел на Главпочтамт. И встретил там Баулина с начальником команды «Торпедо». — Ты тут что делаешь? — В футбол приехал играть. — Поехали с нами на «Золотую шайбу» в Новосибирск.
Этот турнир проводился не для детей, а уже для взрослых команд. И я сорвался в апреле в Новосибирск. И с тех пор играл только в хоккей. А за то, что самовольно уехал, из школы меня моментально выгнали. Потом заканчивал вечернюю…
Связка погибшей женщины
Уже в самом начале хоккейной карьеры Евгений Паладьев получил очень серьезную травму. Травму, которая могла поставить крест на будущем талантливого игрока.
- Мне тогда еще и 18 лет не исполнилось. Первый сезон проводил в усть-каменогорском «Торпедо». И разорвал переднюю крестообразную связку. Можете себе представить, что это означало в то время! Тогда после такой травмы можно было о спорте высших достижений просто забыть. Но у нас в Усть-Каменогорске работал уникальнейший доктор, Константин Андреевич Пальгов. Я пришел к нему в клинику на первую консультацию. Клиникой, правда, это назвать было сложно — обыкновенный одноэтажный барак. Прихожу, а там свет выключили. Так Пальгов лампадку с керосином зажег. И вот он с этой керосинкой смотрел мою связку. Сказал, что надо оперировать. Позже позвонил Баулин: «Появилась хорошая связка». А я тогда еще совсем пацан был. Что за связка появилась — не пойму. Оказалось, какая-то молодая женщина попала под поезд. Погибла, но ноги остались целые. И у нее вырезали крестообразную связку, чтобы поставить мне. Операцию, правда, делали уже в другой больнице. В марте она прошла, а уже в июле я поехал с командой на сборы. Бегал там, только старался боковых движений не делать. После той операции прошло достаточно времени, и я как-то поехал уже в Москве к Зое Сергеевне Мироновой. И когда она узнала про связку эту, очень сильно удивилась. Спрашивала, что это за чудо-доктор такой живет в «Устинке». Ведь я после той операции не просто в спорте остался, а еще и чемпионом мира стал. Такого в практике Мироновой еще не было.
Самым сложным было разработать ногу после операции. Потому что она становилась прямая, не разогнуть. Мы с ребятами помещение, где ноги разрабатывали, называли «комнатой смеха». Нас там так крутили-вертели в разные стороны! Аж, слезы из глаз брызгали! Но терпели, куда ж деваться?
Как Тарасов сделал «Спартак» чемпионом
Отыграв два с половиной сезона за усть-каменогорское «Торпедо», Паладьев отправился покорять Москву. Правда, вместо ЦСКА, куда его «сватал» Баулин, Евгений Иванович оказался в «Спартаке».
— В 1968 году Баулин хотел меня отдать в ЦСКА. Помню, приехали оттуда Локтев и Кулагин, посмотрели на меня и сказали, что у них в команде подрастают молодые Лутченко и Гусев. Поэтому в моих услугах ЦСКА не нуждается. А чуть позднее Евгений Майоров, тренировавший тогда московский «Спартак», меня приметил. И когда кто-то из спартаковских защитников получил травму, тут же вызывали в Москву. Так 23 февраля 1968 года я оказался в столице. С корабля на бал попал. В том сезоне провел за «Спартак» 20 игр, всего двух не хватило для получения серебряных медалей. В команде меня очень тепло встретили — новичком себя не почувствовал. А в 1969-м мы стали чемпионами СССР. В «Спартаке» тогда очень сильная команда собралась. Не слабее ЦСКА, это уж точно. В воротах вратарь сборной Виктор Зингер. Первая тройка — Зимин–Борис Майоров-Старшинов — также выступала за национальную команду. Вторая тройка — Мартынюк-Борисов-Фоменков — всегда очень удачно играла против армейцев. Ее, по-моему, в ЦСКА боялись больше всего. Ну и третье звено с молодыми Шадриным, Ярославцевым и Якушевым уже наводило шороху в чемпионате. И защитники у нас были в порядке. В общем, способны были реально бороться за золотые медали.
Правда, если бы не Тарасов, «Спартак» вряд ли бы стал чемпионом. Я имею в виду наш знаменитый матч с ЦСКА, когда Анатолий Владимирович увел свою команду с поля. А та встреча состоялась уже после чемпионата мира, где на того же Зингера выпала огромная нагрузка. Да и остальные ребята из «Спартака» — Старшинов, Зимин, Якушев, я — «наелись» прилично. У ЦСКА же с составом проблем никогда не было. Они и выглядели посвежее нас. В тот момент, когда Тарасов увел свою команду, «Спартак» вел 2:1. Но сил оставалось все меньше. И почти сорокаминутная пауза в матче нам здорово помогла. Тем более что Зимин еще и третью шайбу сразу после перерыва забил. А так бы мы проиграли. Дожали бы они нас. В общем, большое спасибо Анатолию Владимировичу!
Приговор Тарасова
1969 год оказался для Паладьева самым удачным в карьере. Он стал чемпионом и страны, и мира. А в следующем году еще раз выиграл мировое первенство. Казалось, третье чемпионство тоже не за горами. Но судьба решила испытать Евгения Ивановича на прочность.
- В 1970 году, после чемпионата мира, вызвал меня Тарасов. Предложил перейти в ЦСКА. Сказал, помню: «Молодой человек, вы хорошо подумайте над моим предложением». Я и подумал. Зачем переходить в ЦСКА, если я в составе «Спартака» уже двукратным чемпионом мира стал? Посчитал это предательством по отношению к команде. И отказался. После этого, помню, зашел ко мне Лутченко. Я ему говорю: «Володь, по-моему, я себе только что приговор подписал». Так, собственно говоря, и вышло. Тарасов такое прощать не умел. Поэтому я и пролетел мимо чемпионата мира 1971 года, потом мимо Олимпиады-1972… Хотя до последнего тренировался с командой. До последней минуты. Объясняли, что визу не успели сделать, еще что-то такое. А я ведь понимал, что уж точно не слабее других был. В 1969-м на чемпионате мира мы вообще практически в две пары защитников играли. И я тогда 4 шайбы забросил. В 1970-м по окончании сезона вошел в состав лучшей пятерки чемпионата СССР. А в 1971 году в самый последний момент «отцепили» меня, Сашку Якушева и Виктора Зингера. В душу плюнули. Могли хотя бы заранее сказать. А в 1972 году перед Олимпиадой мне вообще сообщили, что якобы на тренерском совете тренер Юрий Баулин заявил, что я не достоин играть в сборной, потому что плохо себя веду в команде. Ну подумайте! Как мог собственный тренер об игроке, у которого есть возможность поехать на Олимпиаду, такое сказать?! В общем, сильно мне аукнулся тот отказ Тарасову.
«Бей Сухи, бей Недомански!»
Несмотря на непростые отношения Паладьева с Тарасовым, Евгений Иванович считает Анатолия Владимировича уникальным тренером. Хотя о его человеческих качествах говорить отказывается под предлогом: «О мертвых либо хорошо, либо ничего».
- Помню, наша команда приехала в 1968 году в Канаду, чтобы сыграть там 10 матчей против любительской сборной Канады. А тогда как раз произошли чешские события, ввод наших танков в Прагу. В Канаде же находилось много чехословаков. Помню, приземляемся в Виннипеге, и нам говорят, чтобы из аэропорта к автобусу сами не выходили. Вывели нас через черный ход. В это время в автобусе, в багажном отделении, сидело три или четыре человека, вооруженные не то палками, не то оружием. Их, конечно, обезвредили, но было все это очень неприятно. Когда мы уезжали, автобус обкидали снежками. Приезжаем на местный каток потренироваться. А чехословаки, человек 200, наверное, туда же заявились. Так Тарасов взял в руки микрофон и начал громко нам говорить: «Бей Сухи, бей Недомански!» Этим он, конечно, еще больше их взбесил. Но никаких эксцессов не произошло. В том же Виннипеге во время игры с канадцами за нашими спинами постоянно раздавались крики: «Русские - оккупанты, русские - фашисты». Проходит 5 минут, десять - крики не умолкают. Тогда Тарасов берет «гитару» (вратарская клюшка - прим. «РХ+»), поворачивается со словами: «Сейчас как въе…» и вдруг видит несколько пустых рядов и работающий магнитофон. Оказалось, кто-то записал заранее текст про «русских фашистов» и поставил кассету… Некоторые ребята мне рассказывали, что однажды в перерыве Тарасов запел гимн Советского Союза. При мне такого не было. Зато помню другое. Шла какая-то сложная игра. И Тарасов в раздевалке вдруг затянул «Черного ворона». В такие моменты испытываешь какие-то непонятные чувства. Но — помогало.
Шайба Маховлича
Легендарная суперсерия СССР-Канада не обошла стороной нашего героя. У руля сборной в то время оказался Всеволод Бобров. И Евгений Паладьев попал в состав нашей сборной. Первая игра в Монреале. Колоссальное нервное напряжение. Не «перегореть» перед игрой Паладьеву помог случай.
— Поскольку я пропустил чемпионат мира-1971 и Олимпийские игры-1972, с экипировкой у меня возникли серьезные проблемы. Привез в Канаду настолько рваные ботинки ССМ, что даже канадцы этому поразились. И взялись отремонтировать их перед игрой. В старых ботинках знаете почему приехал? Потому что даже старый «мерседес» лучше нового «запорожца»! Мы после игры в Монреале должны были сразу садиться в самолет и улетать в Торонто. Поэтому все свои вещи заранее оставили в одном гостиничном номере. Однако в какой-то момент дверь этого номера захлопнулась, и часть вещей осталась снаружи. Поэтому Бобров попросил Харламова и меня задержаться, чтобы занести их. После этого с Валерой мы на консульской машине сами добирались до ледового дворца. Когда приехали, ребята уже форму надевали. Ну и я стал быстрее экипироваться. Как раз починенные ботинки принесли. Правда, парашютные стропы, которые мы использовали вместо шнурков, в них не влезали. Пришлось еще побегать в поисках шнурков. В общем, из-за проблем с экипировкой об игре мне думать было некогда. Поэтому и не «перегорел», вышел совершенно спокойным.
А вот во второй игре в Торонто я «попал» под Маховлича. И знаешь, тот момент, когда он меня обыгрывает, до сих пор по ночам снится. Мы в большинстве играли и пропустили контратаку. Маховлич выехал со мной один в один. В средней зоне. Откатываюсь, встречаю. Вдруг он замахнулся для броска… К этому времени я против разных канадских команд порядка тридцати матчей сыграл и знал, что в 99 случаях из 100 в такие моменты они бросают. Поэтому ноги выпрямил: пусть, мол, в щитки бросает. И скорость, соответственно, свою погасил. А он не бросил, а начал обыгрывать! Я еще попытался силовую борьбу навязать, но Маховлич-то здоровый, он меня на скорости просто убрал. Но меня-то ладно. А как Третьяка обыграл! Практически на месте. Владик лег, а он щитки его обвел и забил. Гол-то, конечно, мастерский получился. Я специально все так устроил, дал ему пройти. Знаете, почему? Потому что этот момент все запомнили. Шутка, конечно.
Ошибки свои часто вспоминаю. Например, как-то с ЦСКА играли, и меня Женя Мишаков раза два обыграл грамотно. Вроде бы уже фланг обкатывал, и я его пропускал: мол, за ворота уедет и ладно. А он перед самыми воротами выныривал. У Мишакова посадка была очень низкая, почти стелился по льду. И очень мощный. С ближней штанги забивал. Однако самым неудобным нападающим для меня был Саша Мальцев. Если ему давали раскатиться, приходилось тяжко. Он любил специально отпустить от себя шайбу, чтобы защитник поверил, что может ее выбить. Не тут-то было: Мальцев резко убирал шайбу, одновременно добавляя в скорости. Эта его способность добавить ногами была уникальной. К тому же у Саши был обыгрыш широкий. Что делать в такой ситуации защитнику? Попробовать сыграть в тело. Но Мальцев был верткий, что здорово осложняло задачу. С Харламовым, кстати, мне проще игралось. Потому что у него обыгрыш был короткий.
Авария в Лужниках
В московской части Суперсерии-1972 Паладьев участия не принимал. Во-первых, у него была травма руки, во-вторых, — кое-кто из чиновников Спорткомитета назвал Евгения Ивановича чуть ли не врагом народа после той злополучной шайбы Маховлича. В Москве хоккеисту никто ничего объяснять не стал. Из участника серии Паладьев превратился в простого зрителя. Правда, ему даже билеты не выдали на московские матчи. Тем не менее на одной игре Евгений Иванович все же побывал.
— Билеты мне «сделал» директор магазина «Ткани». И вот, помню, поехал я на хоккей на своей «Волге». Погода была слякотная. Машин в Лужниках набилось огромное количество. Ползу потихоньку, и вдруг прямо перед носом какая-то иномарка как затормозит! Не успел среагировать, въехал ей в зад. «Ну все, — думаю, — конец!» Тем более, что машина оказалась посольская. И вот выходит из нее какой-то канадец разбираться. Милиция тут как тут, подруливает. Честно говоря, к худшему уже приготовился, но выручил бейджик участника Суперсерии. Канадец тот ко мне присмотрелся повнимательнее и признал хоккеиста Паладьева. И простил, представляете?
С горем пополам на хоккей я попал. Но не на свой сектор пришел, сел на какое-то место. После первого периода оттуда турнули — ищи, говорят, свое место и сиди на нем. Помыкался, плюнул на все и уехал домой. А что запомнилось с того матча? Представьте картину. Сидят три тысячи канадцев на лицевой трибуне и перекрикивают всех наших. Ну кто у нас тогда пришел на хоккей? Те, кому по блату билетики достались. Такие люди поддержать команду не умеют. Это все равно, что на балет заявятся спартаковские фанаты и станут танцовщиков ревом подбадривать… Вот и вышло: наши забивают гол, с трибун — жидкие хлопки. Ну как такое может быть? Тем более на хоккее!
Кстати, в 1973 году мы чуть забастовку не устроили в команде. Нам объявили на московском первенстве мира, что могут дать в руки только два билета на игру! Как это так? Играем у себя дома, у всех жены, дети, другие родственники. Тем более берем эти билеты не бесплатно, а по госцене. Какая разница, сколько отдать билетов хоккеистам?! На хоккей придут родственники игроков, и будут активно болеть за команду. В итоге договорились, что на каждую игру нам будут продавать по десять билетов. Нашли, можно сказать, компромисс. Зато, когда мы в «Спартаке» играли, приходил администратор и спрашивал, сколько билетов нужно. Записывал. Потом покупал и привозил. И мы отдавали своим знакомым, родным. Это же были наши болельщики.
Вообще много чего удивительного было. Взять ту же сборную. За день до игры выдавали новую форму. Почему не за неделю? Ведь человеку, даже когда он новые ботинки надевает, несколько дней нужно, чтобы их разносить. А здесь коньки, перчатки…
Автограф Стрельцова
После чемпионата мира 1969 года Паладьева узнала вся страна. Правда, к своей популярности Евгений Иванович относился спокойно. Однако после одного случая и у него могла закружиться голова от свалившейся известности.
— Однажды в отпуске пошли с ребятами в Центральные бани попариться. Сидим в отдельной кабинке. Вдруг заходит банщик и говорит: «Там еще один ваш спортсмен пришел, не будете против, если он к вам присоединится?» Мы, конечно, возражать не стали. И вот сидим — я, Валера Кузьмин, Николай Семенович Эпштейн, кто-то из гребцов, — и тут заходит Стрельцов. У всех глаза квадратные. Живого Стрельцова увидели! У меня сразу мысль появилась — взять у Эдика автограф. А он говорит: «Это я у тебя должен автограф брать». И рассказал, что смотрел чемпионат мира по хоккею, и игра моя ему понравилась. В общем, посидели мы с ним в бане часа полтора-два. Все наши пиво пили, а Стрельцов отказался: у него на следующий день игра была. Обменялись с ним телефонами, но больше так никогда и не встретились.
«Зачем сдался в армию?»
Пока Паладьев выступал за «Спартак», над ним все время висела дамокловым мечом армейская служба. Периодически Евгения Ивановича пытались призвать в вооруженные силы, но он, естественно, уклонялся, как мог.
— Однажды мы играли с кем-то на «Динамо». На открытом катке. В перерыве к нам в раздевалку неожиданно зашли военные. Предъявляют мне повестку и хотят тут же увести с собой. Им объяснили — матч же идет! Как закончится — Паладьев переоденется и возьмете. Не будете же, мол, прямо в форме хоккейной забирать. Военные вышли. Стоят, ждут. А мы выбили окно, и я прямо в форме спустился по веревке вниз. Там рядом была стоянка такси, я в одну машину запрыгнул и уехал. Еще один раз меня ловили уже женатого, в 1972-м. Собирались с женой куда-то уходить, вдруг — звонок в дверь. Жена уже собиралась открыть, но я догадался в окошко выглянуть — а там машина военной инспекции! Дверь мы, понятное дело, так и не открыли. Кстати, в моем доме на первом этаже жил Женя Казачкин, защитник «Спартака». К нему тоже как-то пришли военные. Так пока жена в прихожей их убалтывала, Женька из окна выпрыгнул и побежал. Военные за ним погнались. Он от них по парку Дзержинского бегал. Так и не поймали. А в третий раз меня остановили на улице Комарова две машины ГАИ и машина военной инспекции. Со дня рождения Рагулина как раз ехал. В этот момента мне до 27 лет пять дней оставалось. Деваться было некуда. Либо в армию, либо в тюрьму. У нас, кстати, был один парень в «Спартаке», который по «молодежке» в Рязани играл. Так ему за уклонение два года дали. А я на год попал в СКА МВО. А когда вернулся и пришел в «Спартак», там сказали: ты, мол, сам военкомам сдался. А у нас здесь теперь омоложение состава…
Вот покажите мне такого дурака, чтобы пошел в 27 лет сдаваться в армию! Мне потом рассказали, что, оказывается, надо было лечь в больницу, где мне что-то в ноге распороли бы, а потом зашили. Только почему-то мне тогда никто этого не объяснил, и я ничего про эту «операцию» не знал. В общем, в 28 лет закончил с хоккеем. Правда, еще два месяца поиграл в «Локомотиве». Но после высшей лиги играть в первой… Понял, что не мое.
Я не предатель
После окончания карьеры Паладьев отработал четыре года замдиректором спортбазы «Маяк» в городе Химки. Затем перешел на завод «Энергомаш», где тренировал заводскую команду до 1991 года. С развалом Советского Союза интерес к хоккею в стране угас. Паладьев стал получать спортивную пенсию и подрабатывать сторожем-охранником в совхозе «Марфино». Потом работал в частном охранном предприятии, занимался частным извозом. Но здоровье оказалось не железным.
— Десять лет назад я перенес инфаркт. А еще обнаружили подагрический полиартрит. Болезнь — врагу не пожелаешь. Вечером ложишься спать в нормальном состоянии, а утром можешь проснуться весь искривленный. И не разогнуться. Это все из-за воспаления суставов. В свое время мне дали инвалидность третьей группы. Чтобы ее получить, два месяца просидел в очередях. И когда через год нужно было переоформлять инвалидность, проходить заново 15 врачей, я на все плюнул. Потому что, когда на все это безобразие в наших поликлиниках посмотришь, становится еще хуже. Ничего, скоро 60 лет исполнится. Пенсия будет. Как-нибудь доживу и без инвалидности, за которую рублей 500 доплачивали. А где-то полгода назад Борис Майоров и Гелани Товбулатов нашли спонсоров, которые кое-что приплачивают ветеранам «Спартака». Спасибо им большое. А еще в апреле прошлого года в Казахстане прошел детский хоккейный турнир моего имени. Его организовал Игорь Николаевич Обухов, который последнее время мне также оказывает поддержку. В общем, мир не без добрых людей…
На прощание прошу Евгения Ивановича дать оценку его хоккейной карьере.
— В целом, думаю, нормально отыграл. Жаль, маловато. Наверное, поэтому до сих пор играю… во сне. Нельзя в 28 лет заканчивать. Я ведь к тому времени много знал, читал игру на два-три хода вперед. Но раньше, к сожалению, в паспорт смотрели. И это не только меня касается. Помню, как моего партнера по «Спартаку» Валеру Кузьмина из команды «ушли». Его почему-то посчитали возрастным, неперспективным. После этого Кузьмина Кулагин в «Крылья» взял. И он, возрастной и неперспективный, стал чемпионом СССР! Видите, как в «Спартаке» людьми бросались… Зато пригласили вместо Кузьмина перспективных ребят из «Химика». Я ничего плохого о них сказать не могу, но как можно было отказаться от человека, который был спартаковцем до мозга костей? Он ведь еще в 1962 году чемпионом Союза стал. Маразм какой-то! А как Третьяку доиграть не дали? Он же столько для хоккея сделал! А Тихонов испугался Владислава домой отпускать. Как будто Третьяк режим бы нарушил! Смешно! А что касается меня… Жалел ли когда-нибудь, что не принял предложение Тарасова? Да нельзя об этом жалеть. Считаю, если бы ушел, предал бы команду. Конечно, побольше бы медалей другого цвета получил. И в сборной бы подольше поиграл. Но чисто по-житейски… я не предаю. Предательство, считаю, - последнее дело.
Алексей Карпенко