Знаменитый нападающий Вячеслав Старшинов вспоминает, как он играл в середине 70-х в далёкой и совсем не хоккейной Японии.

ПЯТАЯ ЧАСТЬ

И действительно, в матчах второго круга чемпионата, который также проходил на Хоккайдо, но в городе Кусиро, не было уже одностороннего навала на наши ворота, игры проходили в напряжённой, но интересной борьбе. Мы играли уже где-то на равных со своими именитыми соперниками, в отдельных игровых компонентах превосходя их.

Авторитет команды рос от игры к игре, от тура к туру. Это было заметно и по тому, что делалось на хоккейной площадке и на трибунах, за пределами Дворца спорта. Если раньше на матчах с нашим участием едва ли не половина мест во Дворце спорта пустовала, то теперь трибуны были забиты до отказа и перед началом игры многочисленные любители хоккея осаждали кассы в надежде достать билет. А после встречи нас провожали до дома толпы восторженных поклонников, преимущественно мальчишек.

Во втором круге мы сыграли вничью с «Кокудо», но в нелёгком матче — буквально на последних секундах — вырвали победу у «Сэйбу» — 5:4. У команды постепенно росла спортивная злость, жажда хоккейного боя. Да и зрители, которые теперь валом валили на матчи с нашим участием, тоже втянулись в круговорот борьбы и входили во вкус разворачивавшегося поединка между сильнейшими командами.

Третий круг чемпионата игрался в Томакомае. Дорвавшись до своего льда, поддерживаемые пятью тысячами своих болельщиков, мы буквально разгромили наших соперников. Счет в матче с «Дзюдзё» был 7:1, с «Фурукава»—11 : 1, с «Ивакура»—6 : 2, с «Кокудо»— 8:1. На сей раз соперники не смогли отнять у нас ни одного очка. Команда словно не знала усталости — все ей давалось легко. Никто не сомневался и в нашей победе над «Сэйбу». Никто не сомневался и в нашей победе в чемпионате.

Перед финальным матчем с «Сэйбу» мы теоретически были недосягаемы. Да, пожалуй, и практически тоже. Посудите сами. Идущая вслед за нами «Сэйбу» отставала на два очка при худшей разнице забитых и пропущенных голов. Мы могли позволить себе сыграть с ней вничью и стать чемпионами. Мы могли проиграть ей с разницей в одну, две, даже с три шайбы и все равно бы становились чемпионами. И лишь только победа «Сэйбу» с перевесом в четыре шайбы могла принести ей чемпионский титул.

Но такого никогда, по крайней мере на моей памяти, не бывало. Я не помню случая, чтобы лидер проиграл в финале четыре шайбы.

Итак, на игру с «Сэйбу» мы вышли уже почти досрочными победителями, и зрители восторженно приветствовали нас стоя. На разминке капитан Хигасида сказал мне:

— Это действительно замечательно, когда болельщики стоя рукоплещут тебе. После этого чувствуешь себя героем, а такого я не помню, хотя играю уже немало лет.

…А за две минуты до финальной сирены «Сэйбу» забила нам третий гол. Их форвард как-то крадучись подобрался к нашему защитнику, отобрал у него шайбу, резким рывком ушёл от преследования, вышел один на один с нашим вратарем, и шайба вошла в сетку ворот над его левым плечом — 3:0.

Матч доигрывался. Оставалось лишь тридцать с небольшим секунд. Табло показывало неудовлетворительный, но всё же обеспечивающий нам звание чемпионов счет. Тысячи болельщиков, давно превратившихся из пассивных созерцателей в неистовых тиффози, больше не могли усидеть на своих местах. Стоя они пели, скандировали имена игроков.

Оставалось ровно тридцать секунд чистого времени, когда шестеро игроков «Сэйбу», оставив за собой пустые ворота, пошли на нас в свою последнюю атаку. Они вошли в нашу зону, но были остановлены защитой. Атака захлебнулась. Нападающий «Сэйбу», потеряв шайбу, «провалился» к нашим воротам, а шайбой завладел защитник Вакаса. Он нехотя возился с шайбой, катаясь по зоне и поглядывая то на секундомер, который отсчитывал последние секунды, то на арбитра, тоже поглядывавшего на часы. «Провалившийся» форвард «Сэйбу» уже не делал попыток атаковать его — он только ждал финальной сирены, чтобы сразу же перемахнуть через бортик и направиться в раздевалку. Да и все мы ждали того же. Кто снимал перчатки, кто расстегивал ремешок шлема. Всех нас распирала радость. Игра заканчивалась.

Оставалось пять секунд, когда Вакаса решил великодушно выбросить шайбу на трибуну, к зрителям, чтобы кто-то из болельщиков сделался счастливым обладателем этого бесценного трофея. В разбеге он щелкнул клюшкой, которая, увы, лишь слегка, по касательной, задела шайбу, едва срикошетив ее в сторону. Вакаса промахнулся (!) и, не успев от неожиданности затормозить, проехал по инерции за ворота Оцубо. А шайба, едва-едва скользя по льду, подкатилась к ногам оторопевшего от неожиданного подарка форварда «Сэйбу», который до этого безучастно наблюдал за происходящим на площадке.

Дальнейшее напомнило мне немой кинематограф. Трибуны замерли и затихли — был слышен лишь скрип коньков форварда, когда он будто на ватных, непослушных ногах буквально заковылял к нашим воротам. В этот миг он был на площадке (да что там на площадке— во всем Дворце спорта) единственным движущимся человеком. Все остальные буквально оцепенели — кто в ожидании непоправимой беды, кто в ожидании чуда. Оцубо, стоявший в воротах, находился в каком-то столбняке, когда шайба медленно вкатилась между его ног в сетку ворот и замерла там. На секундомере оставалась ОДНА недоигранная секунда, и арбитр показал на центр площадки.

Всё это было по-театральному неправдоподобно. Настолько неправдоподобно, что я, очнувшись, подкатился к воротам и заглянул в них. Сомнений не было. Шайба преспокойно лежала в сетке, и я сказал об этом вратарю Оцубо. И тогда он в ярости разнёс в щепки свою тяжелую клюшку, ударив ею об лёд…

Когда в Японию приходит Курисумасу — канун рождественских и новогодних праздников,— для японцев наступает пора хождения по магазинам для приобретения подарков. Улицы запружены толпами пешеходов. Люди старательно обходят представителей благотворительных организаций, собирающих пожертвования на рождественские подарки безработным или на приют для бездомных, и глазеют на витрины магазинов и лавок. В них сверкают украшенные елки и восседает на традиционных салазках, запряженных оленями, дед Мороз.

Кажется странным, что Япония с ее тысячелетними традициями буддизма (в стране менее одного процента населения исповедует христианство) приобщилась к христианским праздникам. Но, как известно, современные японцы перенимают обычаи и повадки иностранцев с удивительной легкостью. Рождество и Новый год стали неофициальными праздниками торгашей, сбывающих товары людям, желающим сделать подарки своим боссам, клиентам, коллегам или просто влиятельным лицам. А таких немало. И в давние времена в Японии бытовала традиция делать подарки знакомым, но то был патриархальный обычай, в котором подношения играли роль своего рода компенсации за уже полученные услуги или труды.

Теперь же в потребительском обществе японцы почти позабыли о нём и на подарки — от пачки зеленого чая или высушенных морских водорослей до золотой зажигалки или бутылки шотландского виски — смотрят уже как на неприкрытый аванс под будущие услуги.

Многие японцы на праздники уезжают из дома. Те, которые побогаче, отправляются за границу или в морские круизы; которые победнее — уезжают в родную деревню, откуда когда-то подались на заработки в город. Именно поэтому под Новый год очереди за билетами в аэропортах и на железнодорожных вокзалах не менее длинны, чем очереди в магазинах.

Все мои напарники по «Одзи Сейси» разъехались из Томакомая. Большинство поехало на побережье к родственникам, кое-кто решил подняться в новогоднюю ночь на вершину Фудзиямы, кое-кто вышел под парусом в море.

В новогоднюю ночь, которая, как и у нас, приходится на 31 декабря, по всей Японии звонят колокола. Но празднование Нового года в Японии не ограничивается лишь одной ночью и следующим днем, как у нас. Оно длится ещё несколько дней: японцы убирают свои жилища, покупают новые одежды, обмениваются подарками и расплачиваются с долгами.

Но приходит время, и новые кимоно вновь убираются в сундуки, и им на смену приходят комбинезоны и деловые пиджаки. Набитые рабочим людом электрички опять несутся мимо дымящих заводов и фабрик. Праздник прошёл, и Япония вновь возвращается к повседневным делам, не забывая, однако, что впереди ее ждет еще один праздник — следующий Новый год.

Вскоре после новогодних праздников состоялось награждение призеров чемпионата, и мне, как и всем остальным игрокам «Одзи Сейси», была вручена серебряная медаль — тяжелая, массивная, с изображением пальмовой ветви и игрового момента хоккейного матча.

Поздравляя меня, Маккензи конечно же поинтересовался, не собираюсь ли я теперь, уже став серебряным призёром, вернуться в Россию на заслуженный отдых, на что я, в свою очередь, ответил, что с этим я еще повременю, поскольку меня привлекает титул чемпиона Японии.

— Ох уж это бремя страстей человеческих! — вздохнул знаменитый канадец.

Окончание следует