В 1971 году читатели Советского Союза впервые взяли в руки книгу «Я - центрфорвард», автором которой стал нападающий Вячеслав Старшинов.

В 1971 году читатели Советского Союза впервые взяли в руки книгу «Я - центрфорвард», автором которой стал нападающий Вячеслав Старшинов. Шестого мая знаменитому игроку «Спартака» и сборной СССР исполняется 80 лет. Продолжаем публикацию книги. 

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ I ВТОРАЯ ЧАСТЬ I ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ

В 1957 году я играл в футбол за основной состав команды мальчиков 1940 года рождения. Тренировал нас Константин Матвеевич Рязанцев. Очень интересный тренер. Уже на следующий год наша команда выиграла чемпионат молодёжных команд..
А Владимир Александрович Степанов? Необыкновенный человек, тренер с каким-то особым чутьём на таланты. Причем на своеобразные, спартаковские спортивные таланты...
Детский тренер...
Главное для него — любить детей. Отдавать им всё, что есть. Не жалея ни себя, ни времени... Непрестанно искать, влюбляться, разочаровываться и терпеливо работать, чтобы отыскать спортивный талант. Он может быть ярким — нельзя не заметить. Но чаще всего талант проявляется не сразу, спрятан где-то глубоко в человечке и сверкнёт вдруг совершенно неожиданно. Какая любовь, какое терпение должны быть у детского тренера, чтобы дождаться этих мгновенных, слабеньких, ещё еле заметных вспышек дарования!
И какая кропотливая, бесконечная работа воспитателя требуется для того, чтобы вырастить даровитого спортсмена!
Настоящий детский тренер — человек особенный.
Таковы Рязанцев и Степанов. Таков и Александр Иванович Игумнов.
Молодость свою он провёл как спортсмен на хоккейных полях, а зрелые годы отдал «Ширяевке».
И «Ширяевка» одарила его сполна.
Человек отрешённый от всяческой суеты, Александр Иванович все силы своей души отдал любимому делу. Он умел разглядеть в маленьком парнишке личность.
Так, в худеньком, неброском Володе Шадрине он увидел упорный, прочный характер. Вокруг были более привлекательные, спортивные фигуры, но Александр Иванович предпочел Володю. И не ошибся.
Он первым заметил в спортивном клубе «Серп и молот» юных Сашу Якушева и Гену Крылова. Мальчишек пригласили в юношескую команду «Спартака». И вот они оба ведущие мастера команды. У них, у Кости Климова, Виктора Зингера, Жени Зимина, одно общее: школа у них спартаковская.
В своё время Александр Иванович был удивительным хоккеистом. Играл он, конечно, в русский хоккей, шайба тогда ещё не была популярна. Играл он на левом краю в сборной и в «Спартаке», и болельщики называли темпераментного спортсмена «Сатана».
С нами Игумнов работал весело... Вот Александр Иванович разбирает игру. И это не занятие, а концерт! Все ребята держатся за животики, хохот непрерывный. Ошибка кого-нибудь из нас, о которой говорит Александр Иванович, кажется нам невероятно смешной. Обидеться, рассердиться невозможно. Настроение неизменно хорошее. Веришь, что ошибки исправимы.
А его рассказы о хоккейных «чудесах»!
Да это же маленькие юмористические новеллы, но обязательно с серьёзной мыслью.
Любили мы его, и я эту любовь и признательность несу через всю свою спортивную жизнь…

В конце зимы 1957 года Владимир Александрович Степанов предложил мне сыграть в хоккей с шайбой. Я часто видел эту игру: поле русского хоккея располагалось на Ширяевом поле рядом с «коробкой» для хоккея с шайбой. В тот день после оттепели мороз совсем искорежил лёд на площадке. Играли мы с «Буревестником». До своей первой игры в хоккей с шайбой я уже сыграл два матча в русский хоккей.
И вот я в центре тройки нападения на маленьком, необычно расчерченном поле. И в футбол, и в русский хоккей я всегда играл в центре. В руках у меня смешная нелепая длинная клюшка. Я оглядываюсь на Владимира Александровича...
— Ничего, у тебя получится,— кивает он мне и чуть-чуть улыбается своей скупой и потому очень дорогой улыбкой...
Матч у «Буревестника» мы выиграли 2:1. Мне удалось забросить обе шайбы... Это было в самый первый раз... Спасибо вам, Владимир Александрович, от всей души!..
Владимира Степанова, правого инсайда московского «Спартака» в конце 30-х годов, я не мог видеть в игре. Поздно родился. Но много читал о нём, еще больше слышал от своих друзей, что старше меня... «За умение взорваться на чужой штрафной площадке его называли «Граната».Быстрый, агрессивный, выносливый, Степанов обладал свирепым ударом по воротам, а желание забивать голы было ненасытным…», — пишут о нём.
Мой близкий друг, давний поклонник нашего клуба, рассказывал мне, что ещё мальчишкой влюбился в этого неистового спортсмена в красной майке с белой поперечной полосой.
Никогда не сдавался этот футболист. До последней секунды, до конца он самозабвенно боролся.
Я знаю, что в памятном матче «Спартака» со сборной Басконии Степанов играл блестяще. Из шести победных мячей им в ворота непобедимых басков было забито три.
Поразительно, что вне спорта Владимир Александрович мягкий, я бы даже сказал, тихий человек. Необыкновенно расположенный к людям, всегда готовый поддержать и ободрить. Неизменно корректный и сдержанный, он особенно сдержан, если не сказать замкнут, во всём, что касается его личных заслуг.
Судьба обошлась с Владимиром Александровичем безжалостно. В расцвете сил он попал под трамвай и потерял обе ступни. Но из спорта не ушёл. Он упрямо работал. Сколько интересных спортсменов им открыто! Скольким он дал путевку в спортивную жизнь!
И сейчас на играх клубных команд «Спартака» я часто встречаю невысокого блондина лет пятидесяти с тросточкой в руке, заслуженного мастера спорта Владимира Степанова, научившего многих из нас мужеству, спортивному патриотизму, преданности спорту и своему спортивному флагу.
...А летом я опять играл в футбол. И на тренировки к нам приходил Петр Ефимович Исаков. В те мальчишеские годы я и не знал, что передо мной великий футболист. Добродушный, ласковый человек в заячьем тулупе (Петр Ефимович был тяжело болен и постоянно мёрз). Разговаривал он с нами так, словно мы все, спартаковская малышня, были его любимыми детьми. Он никогда сам не показывал приема — уже не мог в то время,— но умел так рассказать, объяснить, вдохновить, как никто...
Какие счастливые встречи!

Тогда же я познакомился и с братьями Майоровыми. Боря и Женя жили почти у стадиона «Ширяево поле». Они старше меня на два года и к тому времени, когда я только начинал, уже играли в команде юношей «Спартака» в русский хоккей. Женя всё упрашивал Владимира Александровича Степанова поставить его, наконец, в нападение, рядом с братом. В то время Женя играл в воротах. Упорный, он добился своего и в команде — чемпионе Москвы играл уже под номером семь, а Борис — под номером восемь. Я с удовольствием смотрел их игры. Кстати, в той же команде играл и Дмитрий Китаев. Он жил в одном дворе с Майоровыми.
В 1957 году Степанов порекомендовал Сеглину, тогдашнему тренеру команды мастеров по хоккею с шайбой, братьев Майоровых и Китаева. Они стали играть и в команде мастеров, и в молодёжной. Тройка выглядела так: Евгений Майоров, Владимир Мальцев, Борис Майоров. Тогда же примерно стали подставлять и меня в тройку Никифоров - Егоров - Шуленин вместо Егорова.
На следующий год на игру с ЦСКА Александр Иванович Игумнов, который сменил Сеглина на посту тренера, поставил впервые братьев Майоровых и меня в одну тройку. Мы проиграли армейцам тогда со счетом 1:13. Но ведь «Спартак» в то время был регулярным аутсайдером! А ЦСКА— неизменным лидером нашего хоккея. Разрыв в классе команд высшей лиги был таким, что в некоторых соревнованиях, например на приз «Советского спорта», мы играли с гандикапом. Это обиднейшая система, вроде форы в несколько шайб, которую снисходительно давали нам могучие армейцы, и всё равно выигрывали...
Так или иначе, после того сокрушительного поражения мы стали играть вместе: Боря, Женя и я.
И все же становление игрового ансамбля, по справедливости, началось с выступления нашей тройки против сборной Соединенных Штатов в составе молодёжной сборной страны. Это было в конце того же сезона. Мы выиграли у американцев со счетом 6:1 и 4:3. Восемь из десяти шайб забросила наша, спартаковская, тройка.
Мы были юными, ещё не совсем сформировавшимися спортсменами. Наши индивидуальные характеры (может быть, за исключением характера Бориса Майорова) самостоятельно не проявлялись. Проявлялся характер тройки. Это был единый организм, и личности наши только контурами виднелись внутри чётко очерченного характера тройки.
Тройка наша получилась, видимо, потому, что понимали мы друг друга прекрасно. До «своей» игры дошли сами. Ничего особенного не выдумали. Игра складывалась из обычных стандартных положений, разыгрываемых быстрее, сноровистей обычного. Тренировались мы медленно, так что наша «карусель» выглядела как кадры, снятые методом убыстренной съемки. Вот здесь взаимопонимание становилось всепроникающим. В игре всё делалось много быстрее, на предельных скоростях. Словом, наши игровые экспромты были хорошо подготовлены. Распределение ролей казалось таким естественным, что мы совершенно не задумывались о нём. Кто был ведущим, подыгрывающим, разыгрывающим, завершающим, не имело значения. Кстати, больше всего шайб одно время забрасывал Евгений Майоров. Это вытекало из логики нашей игры.
Но шло время. Мы взрослели. Характер каждого из нас проявлялся всё отчетливее. Мы стали замечать, что нас — трое!



А в 1964 году произошел случай, имевший далеко идущие последствия. Мы играли в Канаде в турнире Брауна. Турнир был жестоким. Травмированы были Вениамин Александров, Борис Майоров, у Евгения — привычный вывих плеча... Александров и Борис Майоров вышли на следующую игру, а Евгений на вопрос Тарасова, сможет ли он играть, буркнул: «Буду я ещё перед публикой позориться...» Мы играли таким составом: Борис Майоров, я и Саша Альметов. На следующий сезон тренеры сборной не пригласили на сборы Евгения Майорова.
Жизнь ставила барьеры. Нужно было их преодолевать. Преодолевать их становилось всё труднее.
В юности нас связывали общие интересы и вне хоккея. Мы все трое учились в одном институте. Да и вообще в те времена мы всегда были вместе! А тут Евгений Майоров остался один. Нужны были мудрость и такт, чтобы не противопоставить себя тройке.
Женя страдал, но не искал помощи. Он как бы сам уходил от нас. Мы просим его: «Играй в пас». «Хорошо»,— кивает он и вдруг демонстративно останавливается, когда пас не совсем точен...
Мы понимали, что горькая обида мешает Евгению правильно оценивать происходящее. Мы вместе с ним трудно переживали кризис... Но это был уже сложившийся сложный, противоречивый характер... Он решил бороться за признание сам, без нас. Ему казалась обидной и наша помощь. А мы тоже в то время были не настолько взрослы, чтобы всё это видеть так ясно, как это видится сейчас. И Женя упорно отдалялся от нас, замыкаясь в себе, противопоставляя себя сначала нам, потом уже и всей команде...
На глазах тускнел своеобразнейший спортивный талант. Но нельзя человеку помочь, если он отвергает любую помощь. Евгений Майоров перешёл в другую тройку, а затем и вовсе отдал свои перчатки и шлем юному Крылову.
Но все это произойдёт с нами ещё не скоро. А пока мы юные, азартные, счастливые и «тройка» для нас превыше всего. Пока мы вместе, пока радость каждой победы так невыразимо остра, что все эти юные годы кажутся непрерывной весной, сплошным праздником.
Как я рад, что мне посчастливилось встретиться с вами, Боря и Женя, дорогие мои хоккейные братья! Помните, как несётся над «Сокольниками»: «Бо-ря, шай-бу!», «Же-ня, шайбу!» Это нам кричат, нам! И мы летим вперед, словно коньки — это крылья. И полёту нет конца. И нет предела счастью. Как хорошо, что это было! 
«…Иваныч! О чём задумался? Приехали», — улыбается мне Витя Ярославцев.
Автобус действительно уже в Серебряном бору. Значит, я успел на нём съездить ненадолго в свою юность.

Продолжение следует