ОБ ИГРЕ, О ТОВАРИЩАХ, О СЕБЕ

Евгений ЗИМИН всегда, с того времени, как появился в большом хоккее, привлекал к себе пристальнее и не совсем обычное внима­ние болельщиков. В незаурядности его дарования не сомневался никто и никогда. Но всякий раз, когда сборная собирается на ми­ровой или олимпийский турнир, возникает и жарко дискутирует­ся вопрос, быть ли в ее составе Зимину. И не кто-нибудь, а сам он дает пищу для сомнений, которые далеко не всегда разрешаются в его пользу. Зимин — игрок настроения, и он выделяется на любом, самом ярком фоне. Нет настроения — и игра у него тут же расклеивается, и своим поведением он нервирует всю команду. Такие провалы случаются у Зимина не реже, чем взлеты. Редкий репортаж о матче с участием «Спартака» обходится без упоминания его имени. И обязательно — с добавлением эпите­тов: либо очень хвалят, либо очень ругают.

Вот таким мы знаем Евгения Зимина н.а хоккейной площадке. Ну, а что он сам обо всем этом думает?

– Вы самолюбивы?

– Чрезвычайно. Обидеть, задеть меня за живое может любая мелочь, случайно услышанный разговор, одно слово в газетном отчете.

– И как вы реагируете на это?

– Бросаюсь доказывать«всем, и се­бе в первую очередь, что обидели меня незаслуженно.

– Удается доказать?

– Себе почти всегда, другим — не знаю. Да чаще всего никто и не знает о моей обиде. Как-то после люблянского первенства мира, где впервые стали чемпионами Викулов и Полупанов, я был приглашен вмес­те с ними на спортивный вечер. В пе­рерыве, как это часто бывает, мы с болельщиками заспорили о йем-то, и какой-то бесцеремонный человек, пытаясь охладить мою горячность, бросил такую фразу: «... Ты-то еще не чемпион мира, и неизвестно будешь ли им когда-нибудь». До сих пор помню, каким жаром меня обдало. Весь следующий сезон я доказывал этому, совершенно незнакомому че­ловеку, на что я способен. Тогда, в

1967 году, в чемпионате страны, за­бил 34 гола — лучший мой результат за все сезоны.

– Вопрос о самолюбии я задал вам не случайно. Перепады в вашей игре столь значительны, что невольно за­крадывается сомнение, так ли уж вы дорожите, своей репутацией!

– Слишком долго сидело во мне мальчишество... С детства все дава­лось легко: без особого труда хоро­шо учился, лучше других играл в хоккей и футбол... Не подумайте только, что я был ленив или недобро­совестен. Мог тренироваться с утра до вечера, но занимался лишь тем, что доставляло удовольствие. В юно­шеской хоккейной команде «Локомотив», где я начинал, меня заставили однажды приседать со штангой. Я присел и упал. Поднялся и сказал с достоинством, что штангой никогда больше заниматься не буду. «Без это­го не станешь мастером», — ответили мне. «Ну и пусть, — подумал я, — не в хоккее, так в футболе буду мастером». Потом выяснилось, что и в футболе, только гоняя мяч, не­многого добьешься. И я решил не связывать свою жизнь со спортом, а поступать в Московский инженерно- физический институт (там учились все мои друзья)... В результате поступил в институт физкультуры. Потом уже, много позже, я понял, что спорт — главное для меня, и чтобы чего-то в нем добиться, придется заниматься не у только тем, что тебе по душе.

– 34 гола в чемпионате СССР 1967 года, 16 голов в прошлогоднем чем­пионате, 12 — в нынешнем. Одним мальчишеством все это не объяс­нишь. К тему же 25 лет — вполне мужской возраст...

– Детство кончилось, а разбро­санность, неумение сосредоточиться на главном рстались. В 1968 году я стал чемпионом мира и Олимпий­ских игр, в «Спартаке» к этому вре­мени играл в первой тройке. Отлично знал, что могу и должен еще приба­вить и в игре, и в тренировках. Но де­ла шли хорошо, и я по давней еврей привычке все откладывал и отклады­вал до следующего сезона. А когда повзрослел окончательно и понял, что дальше откладывать некуда, на меня буквально навалились болезни и травмы. Не сочтите это за всем приевшуюся отговорку. Даже сей­час, летом, я нахожусь под наблюде­нием врачей. От них зависит, смогу ли в этом сезоне играть в полную силу.

– Я неплохо знаю Шадрина, хуже Якушева, оба они производят впечат­ление вдумчивых людей, серьезно относящихся к хоккею. И вы вот стремитесь к самоанализу, объектив ной оценке своих достоинств и не­достатков. Тем более странно, что вы оказались не готовы заменить Майо­рова и Старшинова, стать истинными лидерами «Спартака», хранителями Спартаковской манеры игры, спарта­ковских традиций!

– Претензия справедливая и серь­езная. Майоров и Старшинов повели за собой «Спартак», когда им было по 20 лет. Так что на этот раз ссылке на мальчишество ничего не объясня­ет. Остается лишний раз подивиться их неукротимому духу, согласиться, что нам еще далеко до них и приз­нать свой долг перед спартаковскими болельщиками. Но не для оправда­ния, а истины ради следует сказать все же, что в прежние годы к голосу Майорова и Старшинова руководите­ли спартаковского хоккея прислуши­вались внимательнее, их мнение в определении судьбы «Спартака» час­то становилось решающим. Сейчас все не так... Приезжаю прошлым ле­том из отпуска и узнаю, что Б. Май­оров уже не тренер «Спартака». Встречаю одного, другого, да не новичков, а тех, кто в «Спартаке» по многу лет. «Советовались с тобой?»,— спрашиваю. «Да нет, — отвечают,

со стороны узнали». Так, к сожалению бывало не раз.

– В последние годы «Спартак» пе­чально прославился тренерской «че­хардой». Наверное, она не прошла для вас бесследно?

– Почему для меня? Она была очень болезненна для всей команды. Возможно, мне действительно было тяжелее других: я человек эмо­циональный и с трудом привыкаю к новым людям. Но, привыкнув и пове­рив, я готов все для него сделать, во всем ему помогать. Но с 1967 года так ни к кому привыкнуть и не успел.

Вот вы говорили о бережном отно­шении к традициям «Спартака») А только ли хоккеисты за них в ответе? Взять хотя бы такой пример. «Спар­так» всегда был командой первой тройки. Так уж сложилось, что первое звено задавало тон в игре, а осталь­ные звенья тянулись за ним, подража­ли ему, в чем-то копировали. Будь в нашем клубе тренер, который дер­жался бы не один сезон, а работал долго, с дальним прицелом, с пер­спективой, он наверняка подумал бы заранее, кто. придет на смену Майо­рову и Старшинову. Посмотрите, как планомерно ведется работа в ЦСКА: альметовскую тройку сменила полупановская, теперь на первых ролях новое звено — Викулов — Фирсов— Харламов. И это при том, что в ар­мейском клубе разница между трой­ками не так значительна, как у нас. В «Спартаке» же в прошедшем сезо­не решили ударное звено вовсе не создавать, а всех сильнейших игроков разбросать по разным тройкам, чтобы сделать их ровнее. Разве это— в спартаковских традициях?

– Я обратил внимание, что в по­следнем матче с ЦСКА, завершавшем чемпионат страны, Старшинов, новый тренер «Спартака», намного чаще других выпускал на площадку первую тройку, как в добрые старые времена доверяя ей решать судьбу поединка.

– Вы правы. Интуиция сработала у Старшинова безотказно. Перед мат­чем не было договоренности, что тройке Зимин — Шадрин — Якушев придется играть больше других. Но у нас вдруг все стало получаться, и Старшинов тут же почувствовал: вот она — спартаковская игра — начина­ется. В нас поверили, на нас возло­жили особую ответственность за ис­ход встречи. Потому мы и летали, как на крыльях, совершенно не чувст­вуя усталости. Эго был для нашей тройки один из лучших матчей сезо­на, а главное, мы ушли на «канику­лы» с чувством уверенности в своих силах,

– Можно ли верить, что это чув­ство вам не изменит, и надежды многочисленных поклонников «Спартака», связанные с появлением настоящей спартаковской первой тройки, способ­ной походить на своих предшествен­ников не только классом, но и духом, сбудутся в новом сезоне!.. И, посколь­ку мы уже заговорили о сезоне гря­дущем, хотелось бы узнать ваше мне­ние о шансах «Спартака».

– Я настроен оптимистически: «Спартак» должен заиграть. В напа­дении у нас много сильных игроков, возможности которых далеко еще не раскрыты, надежны Зингер и Криво­лапов, линию защиты, так подводив­шую нас в последние годы, нынешним летом мы значительно укрепили. Так что жаловаться на подбор игроков у нас нет теперь никаких оснований...

– За чем же дело!

– Надо создать настоящий коллек­тив единомышленников, боевой, целеустремленный, уверенный в своих силах. С моих сверстников — я имею в виду Шадрина, Якушева, Мартынюка, Поладьева — главный спрос. Нам нужно всеми силами поддержать Старшинова, помочь ему во всем, дать возможность по-настоящему по­верить в себя. И для спартаковской молодежи мы теперь главный ориен­тир, на наше отношение к хоккею она равняется. Думаю, эти задачи нам по плечу. Возраст, сознание, опыт — все это уже для больших и серьезных дел.

– Кто из мастеров старшего поко­ления оказал наибольшее влияние на формирование Зимина-хоккеиста!

– В первую очередь мои бывшие партнеры по тройке. Вы не представ­ляете, какую гордость я испытываю до сих пор, когда обо мне говорят: «Это партнер Майорова и Старшино­ва».

Кроме них, конечно, Фирсов. Сильнее его хоккеиста мне видеть не доводилось. В нем как бы собраны воедино лучшие качества всех вы­дающихся хоккеистов. Но самое глав­ное его достоинство состоит в том, что, оставаясь «звездой первой вели­чины», Фирсов умеет, как никто дру­гой, подчинить свою игру интересам команды, щедро и самоотверженно помогать партнерам, вести черновую работу, безупречно осуществлять лю­бое задание тренера. Вспомните хотя бы, как он перестроился в прошед­шем сезоне. Правда, сейчас многие говорят, что Фирсов уже не тот. Но я с ними не согласен...

– Значит ли сказанное вами, что вы пытались копировать игру зтих хоккеистов!

– Ни в коем случае. Я учился у них. Мог позаимствовать какой-то финт, технический прием. У Майоро­ва и Старшинова старался перенять их бойцовские качества — в этом им не было равных. Но в целом ос­тавался верен своей манере игры, ни в коей мере не довольствуясь ролью подыгрывающего. Даже попав в старшиновскую тройку, я стойко от­стаивал собственные принципы. И хо­тя, признаюсь, это было нелегко, мое упорство сблизило нас, привело к тому, что я был принят как равно­правный член маленького коллекти­ва.

– Вы сказали: «сблизило», имея в виду «притирку» чисто хоккейных индивидуальностей! Или долгое сов­местное пребывание в одной тройке предполагает дружбу между партне­рами!

– Совсем необязательно. Взаим­ное уважение, умение по-человечес­ки понять друг друга — этого вполне Достаточно. Но годы, проведенные рядом, победы и неудачи, поделен­ные пополам, создают особые отно­шения между людьми, которые ни­какие житейские дрязги не должны разрушать. Когда же недавние парт­неры, много лет сражавшиеся в од­ной тройке, становятся далекими, безразличными, в порой и недобро­желательно настроенными друг к другу людьми, — мне всегда обидно и больно... Но, может, все это сенти­ментальность?..

– Думаю, вы правы, как же ина­че! Одно из самых привлекательных качеств Альметова, Александрова и Локтева, по-моему, та восторженность, с которой они рассказывают друг о друге. Однако вернемся к разговору о вас. Вас нередко упре­кают в умении картинно падать на лед в расчете на то, что судья нака­жет вашего мнимого обидчика.

– Верно, дважды в прошедшем сезоне, на страницах журнала «Сель­ская молодежь» и еженедельника «Футбол—Хоккей», меня упрекали в большом количестве умышленных па­дений, рассчитанных на то, чтобы вы­звать судейский свисток. Дело вот в чем. С моей комплекцией и ве­сом выиграть силовое единоборст­во у массивного, тяжелого защитника практически невозможно, любое столкновение приводит лишь к на­прасному расходу сил и нервов. По­этому я всегда стараюсь избежать силового приема. Это не трусость, а трезвая оценка своих возможностей, своебразный тактический прием, если хотите. Не один я так играю:, обрати­те внимание, что и у Мальцева очень много падений. Так вот, когда столк­новение Неизбежно, я расслабляюсь и падаю — здесь, естественно, ника­кой вины защитника нет. Гораздо ча­ще мне удается уклониться от сило­вого приема, и противник сбивает меня, нарушая правила. Судейский свисток сплошь и рядом молчит и в том и в другом случае. Бывает иногда, что судья наказывает невиновно­го, но сколько же раз он проходит мимо очевидных нарушений!

Или возьмите такой пример. Напа­дающий выходит к воротам, а сопер­ник держит его руками или клюшкой. Можно продолжать борьбу, расходо­вать силы, пытаться вырваться, но чаще всего атакующий теряет шайбу, а защитник остается безнаказанным. Спросите любого: в таких случаях лишь падение может вызвать реак­цию судей...

– Насколько своеобразный метод борьбы за соблюдение хоккейных правил...

– Но надо же что-то делать. Хок­кей становится все более грязным. Присмотритесь повнимательнее, что делается у бортов, в углах площад­ки...

– Сожаления о «загрязненности» хоккея легко понять. Но упрек в из­лишней картинности ваших падений вам все же принять придется... Традиционный вопрос — ваш са­мый памятный матч?

– Последний поединок в олимпий­ском турнире 1968 года. Тогда в мат­че с канадцами, который принес нам золотые медали, я сыграл лучшую игру в своей жизни. Даже столь тре­бовательные ко мне Чернышев и Тарасов сказали, что за этот матч ста­вят мне «пять с плюсом». Но уверен, что еще впереди матчи, где я сыг­раю сильнее.

— Может быть, даже в наступаю­щем сезоне?

– Может быть. Во всяком случаев этом сезоне сделаю все, чтобы ни у кого не возникало сомнений, дорожу ли я своей репутацией.

Интервью провел Аркадий РАТНЕР.

«ФУТБОЛ-ХОККЕЙ», №28, 9 июля 1972