Илья БАРУ

ЗАСЛУЖЕННОМУ мастеру спорта и заслуженному тренеру СССР Александру Ивановичу Игумнову исполнилось недавно 60 лет. Знаменитый в прошлом хоккеист, он многие годы жизни отдал воспитанию молодых игроков, работая старшим тренером детской спортивной школы «Спартака». Немало учеников Игумнова с успехом защищают честь Советского Союза на международной арене.

Как старший тренер команды мастеров «Спартак» в сороковые — пятидесятые годы, а сейчас ее начальник, Александр Иванович во многом способст­вовал становлению и совершенствованию класса игры этого коллектива.

Еженедельник «Футбол — Хоккей» сердечно поздравляет А. И. Игумнова с юбилеем и с правительственной наградой — медалью «За трудовое отличие», желает ему больших творческих успехов.

СЛУЧАИ этот сам по себе был не­значительный, а вот, поди ж ты, сохранился в памяти. А может, все дело в той газетной заметке, которую он бережет до сих пор.

...Воинский эшелон шел на фронт. Платформы, теплушки, нары, солда­ты, котелки, нескончаемые разгово­ры — кто про что. Как это всегда бы­вало в солдатской среде, люди, еще вчера, незнакомые да и сейчас не знавшие друг друга по фамилиям, бы­стро сходились накоротке, даже оты­скивали общих знакомых, смеялись, грустили, перескакивали с темы на тему. Вот так неожиданно и завязал­ся в одном «кружке разговор о спорте. Солдат, оказавшийся москвичом, бой­кий словоохотливый, досыта угощал слушателей рассказами о своих хок­кейно-футбольных подвигах, с изряд­ной порцией мюнхаузонщины. Над ним беззлобно подтрунивали, он не обижался, сыпал фамилиями знамени­тых хоккеистов и назвал, между прочим, Игумнова.

– Вот был игрок. Будь он здесь – и не надо мне лучшего свидетеля.

Сидевший рядом горбоносый старший сержант слушал, улыбался, по­том вдруг спросил:

– А, что я должен свидетельствовать?

Рассказчик чуть растерялся:

– Да ты кто?

– А я и есть, Игумнов.

Ну, дальше, понятно, пошел уже разговор серьезный, слово больше держал старший сержант, радист-оператор по своей военной профессии. Об этой нежданной встрече в теплушке и упоминала заметка в армейской га­зете.

Александра Ивановича Игумнова я много раз видел на льду в довоенные годы, и о том, что он был за мастер, имел полное представление. Но лично познакомился и получил представле­ние, что он за человек, гораздо позже когда оба мы сняли погоны. Расска­зываю я о пути Игумнова в большом спорте не только с его собственных слов, но и со слов близко знавших его товарищей. Впрочем это относится не только к Игумнову-хоккеисту, но и к Игумнову-педагогу, поскольку я беседовал также и с его воспитанниками, теми, кому сегодня — только трид­цать или менее того, но чьи имена из­вестны всему спортивному миру.

Последний, раз Игумнов вышел на лед с клюшкой в руках пятнадцать лег назад в составе команды спартаковских ветеранов. Играли они в тот день с извечными своими соперниками в бело-голубой динамовской форме. Когда были молодыми, верх почти не­изменно брали динамовцы, а тут спартаковские «старички» отвели ду­шу, утешились, взяв реванш за бы­лые поражения. Матч они выиграли— 3:1, и два гола забил Игумнов.

Ну, а первое посвящение в хоккеи­сты когда произошло? О, это было очень давно, чтобы не соврать, так, году в двадцать третьем. Вообще-то на коньки Игумнов встал еще в че­тырехлетием возрасте, отец его инженер-путеец, сам любил спорт и ку­пил сыну «снегурочки» — теперь-то и названия эти, «снегурочки»,

«нурмис» — забылись. В тогдашнем Рогожско-Симоновском районе не бы­ло, наверное, ни одного пустыря, где бы не катался с приятелями Саша Игумнов. А в двадцать третьем как раз началось строительство стадиона са­харников, и зёмлекопами на стройке по доброй своей воле — и на совесть — трудилась окрестная ребятня. На этом-то стадионе и делал свои первые, и не сказать, что нетвердые, твердые хоккейные шаги Игумнов.

Работал он в ту пору слесарем на заводё «Серп и молот», так что никто из его товарищей по команде сахар­ников не - удивился и не протестовал, когда позже Игумнов перешел в заводской клуб РКимА (буквально это значит: Рабочий Клуб имени Астахова). Ему всегда везло на партнёров. В РКимА это были Борис Аркадьев, Николай Бубенцов, Вадим Потапов, в «Спартаке» — братья Старостины, Владимир

Горохов, а Петр Исаков, Владимир Степанов, а в сборной Москвы — Ми­хаил Якушин, Павел Савостьянов, Павел Коротков, Аркадий Чернышев, Валентин Гранаткин, Лев Корчебоков (здесь названы, конечно, далёко не все, кто этого заслуживает).

Углубляясь в историю отечественного хоккея (имеется в виду, понятно, хоккея с мячом) Игумнов, подмечает любопытную деталь, на которую, сколько знаю, до сих пор не обраща­ли внимания.

Издавна хоккей считался зимним спортом, главным образом, теннисис­тов, и в силу специфики тенниса — индивидуален и по сути. и по рисунку игры был и хоккей, к воротам пыта­лись пробиться в одиночку, используя обводку, пас не ставили ни в грош, поскольку он, дескать, свидетельствовал о технической немощи, примити­визме, неумении «самовыражать» се­бя. И москвичи никак не могли одо­леть ленинградцев, у тех теннисисты были посильнее.

Но затем теннисистов стали не то чтобы вовсе вытеснять, но теснить на второй план, а по воздействию на тактическое содержание хоккея и по массовости (как-никак их было куда больше) явно превосходить футболи­сты. Характер игры резко изменился, с каждым годом она все отчетливее приобретала черты коллективизма, она не мыслилась без взаимодействия линий, пас, как говорится, вышел в люди, и теперь -уже в дуэлях с ленин­градцами гораздо чаще, побеждали москвичей (Игумнов признается, что больше хоккея он любил футбол, но не повезло: поручил травму колена, наверное, связанную с мениском, тогда не умели точно ставить диагноз, вот и пришлось предпочесть лёд травяно­му полю).

Я поинтересовался у Александра Ивановича, кто из хоккейных форвар­дов в довоенные годы был, по его мне­нию лучшим, и он без колебаний от­ветил:

— Конечно Якушин. Мы с Михеем в сборной рядом играли: он в центре, я левым инсайдом. Какой был умни­ца, какой техник! А удар, по воротам! Никто им так не владел.

Но интересно, что точно такую же, примерно, характеристику, беседуя со мной, давали хоккейные ветераны и самому Игумнову. Никто не занимал­ся тогда статистикой, никто не вел счёта — кто из форвардов сколько мячей забил. Однако все сходятся на том, что если первым в этом отношении, наверняка, был Якушин, то вто­ром точно так же наверняка — Игум­нов.

Закрою глаза и зримо представ­ляю, хоть лет прошло много как вир­туозно, без, малейшего видимого усилий выполняли они сложнейший удар «нахлюпом», то есть нажимом, да еще на большой скорости, и мячик вылетал из под клюшки, точно пуля из нарезного ствола – попробуй, возь­ми его. (Александр Иванович специ­ально просил,— и я охотно это делаю, — написать, что первооткрывателем удара «нахлюпом» был пре­красный ленинградский мастер Петр Филиппов).

— А помните ли вы, какое было у Игумнова прозвище? — спросил меня Николай.Петрович Старостин.

Еще бы не помнить, это все знали, о нем так часто и говорили с восхи­щением: «Вот сатана», и кричали: «Давай, сатана!». И ничего обидного тут не было. Игумнов никого не боял­ся в игре, бесстрашно лез иногда на­пролом, врезаясь на скорости в самую гущу противника, а отвязаться от не­го было прямо-таки невозможно.

— Да, хоккеист был сатанинского темперамента, неудержимый, самоот­верженный, но и очень тонкий, с от­личным тактическим кругозором — продолжал Старостин. — Он часто спасал нам, казалось, безнадежно проигранные матчи. Авторитет его был непререкаем, он заражал товари­щей своим усердием, трудолюбием в игре и на тренировках. Освещения на стадионах тогда не было, но он и в поздние сумерки неохотно уходил со льда. От Игумнова исходил какой-то душевный жар, вокруг него, вечно вер­телась молодежь, и слушались его бес­прекословно. Только однажды, на моей памяти, он потерпел фиаско. За­бавный был случай. Игумнов увидел где-то и привел в «Спартак» парень­ка. Фамилий его была Денисов, а про­звали его очень точно — Паныч. Он не верил в пас, все хотел делать сам. А хоккеист был очень одаренный. Во­обще на таланты у Игумнова взгляд намотанный.

Как-то собираемся мы на игру в Ленинград, советуемся меж собой, как бы поубедительнее объяснить Паны­чу, что искусство паса важнее даже искусства дриблинга. Игумнов говорит: «Я с ним в вагоне поговорю». И верно, чуть ли не всю ночь он втолко­вывал Панычу эту истину, чертил схе­мы, ссылался на свой опыт, на кон­кретные матчи. Наконец, истратив все свое красноречие, в изнеможении спросил: «Что же ты молчишь?» (А Паныч, надо заметить, отличался крайней неразговорчивостью). И ус­лышал в ответ одну-единственную фразу: «Ты неправ».

Мы посмеялись, а потом Старостин сказал:

– В сущности и тогда Игумнов был уже тренером.

Этот рассказ, записанный почти со стенографической, точностью, обращен в прошлое, но его можно безо всякой натяжки соотнести с настоящим. Бла­годаря наметанному на таланты взгля­ду угадал Игумнов в зеленых маль­цах — Саше Якушеве, Володе Шад­рине, в тех же Вячеславе Старшинове, и братьях Майоровых будущих масте­ров.

Впрочем, пусть лучше они и возьмут слово.

Борис Майоров:

– Хотя мы с братом попали «в ру­ки» к Александру Ивановичу, имея уже двухлетний стаж выступлений за команду мастеров, все таки считаем его своим учителем. Школу тактики мы прошли игумновскую. Александр Иванович требователен, строг, но я не помню случая, когда бы он был несправедлив, излишне резок. А сколько в нем душевного обаяния, жизнерадостности. Его охотничьими и рыбацкими рассказами заслушаешься. Мы со Славой Старшиновым под на­чалом Александра Ивановича и по грибы ездили.

Вячеслав Старшинов:

– Я Александра Ивановича с пять­десят третьего года знаю. Мне было тогда тринадцать, и пришел я в коман­ду мальчиков «Спартака». Начинал играть в хоккей с мячом. Игумнов — великий спортсмен («Не слишком ли, Слава», а тот упрямо: «Нет, нет я знаю, что говорю») и человек, с кото­рым всегда приятно быть вместе. Я ему всем обязан. Это он создал нашу тройку. Мы впервые вместе вышли на лед в матче против ЦСКА, и раз­гром армейцы учинили «Спартаку» страшный — 13:1. Раздавались го­лоса, что тройку надо переформиро­вать, но Александр Иванович бился за нее изо всех сил, спорил, доказы­вал свою правоту. И доказал. Но дело не в нас, понятно. Я бы сказал, что Игумнову обязана своим возрожде­нием вся команда «Спартака»...

А каково тренерское – и, значит, жизненное — кредо самого, Игумно­ва:

– Люблю тружеников и терпеть не могу лентяев. Из-под палки хорошего хоккеиста не воспитаешь. Если паре­нек говорит, что завтра он опоздает на тренировку потому, что взял биле­ты в кино, а послезавтра его пригла­сили на именины, я уже понимаю, что из него большой мастер не получится. Нет, не думайте, мне тоже ничто че­ловеческое не чуждо. Но прощать разболтанность не могу — такая наша работа. Все требует соразмерно­сти. Чем меня подкупил Старшинов? Мальчишкой он был немного уваль­нем, медленно катался, но хоккей лю­бил самозабвенно, разрешили бы — играл по три матча в день, — а тре­нировался, буквально с остервенением. О результате, думаю, говорить, не ну­жно. Когда Слава и братья Майоровы учились в институте, мы в ущерб команде освобождали их иногда от тренировок, не брали в поездки. Это их огорчало, но они понимали, что иначе нельзя. Соразмерность, обяза­тельно нужна соразмерность.

Я спросил на прощание, есть ли сейчас в детской спортивной школе «Спартака» талантливые мальчишки, чья судьба в хоккее может сложиться так же счастливо, как, положим, судь­ба Старшинова. «Есть, как не быть». Но называть фамилии категорически отказывается. Потому что, во-пер­вых... Впрочем, это он уже объяснил. А во-вторых, опасается он ранней из­вестности, фотографий и славословий в печати, глубокомысленных по фор­ме, а по существу мнимоавторитетных предсказаний: такому-то, мол, парню суждено... и т. п.

Жаль мне на этом ставить точку, потому что многое еще можно было бы порассказать интересного и полез­ного для других о жизни, педагогиче­ском и — подчеркну — человеческом опыте Александра Ивановича Игум­нова. Утешаюсь тем, что к этому, еще удастся когда-нибудь вернуться.

«Футбол-Хоккей», №34, 25 августа 1968 г.